Гезат
Шрифт:
Эти звуки как бы послужили сигналом для свиты Думнорикса. Доблестные эдуйские воины, даже не проверив, жив он или нет, развернулись и рванули галопом, оставив после себя облачка пыли, которая осела медленно. Окружение любого лидера состоит из людей, подверженных тем же порокам. Если он хвастун и предатель, то его холуи — суперхвастуны и суперпредатели. Что они только что и доказали.
Думнорикс был еще жив. Расширенные от боли зрачки были направлены на меня, но не уверен, что эдуйский вождь видел, кто перед ним. Наверное, уже разговаривал со своими богами, пытаясь выторговать что-нибудь за предательство живых. Думнорикса сперва вытряхнули из доспехов и одежды и только потом перерезали сонную артерию, чтобы еще
— Заберешь его голову? — на полном серьезе спросил Дуфф.
— Нет, а то тоже стану хвастуном, — сказал я. — Можешь взять ее себе.
— Мне не положено, не я убил, — отказался и третий декурион.
Думнорикса привязали за ноги к лошади и отволокли в лес. Голова болталась из стороны в сторону, будто возражала против такого бесцеремонного отношения к ней, а на траве оставались капли темно-красной крови, начавшей сворачиваться. Блестящее окончание блестящей во всех отношениях жизни.
Гривну эдуйского вождя я отдал Гаю Юлию Цезарю, как доказательство выполненной работы и зная его любовь к ценным побрякушкам. Уверен, что гривну «случайно» увидят кельтские вожди, когда придут к нему в шатер на совещание. Украшение оригинальное, запоминающееся, особенно, если сам страдаешь неразделенной любовью к блестящим предметам. За убийство проконсул дал десять тысяч денариев и еще три за гривну. Четыре тысячи я взял себе, остальное разделил между воинами своей турмы, дав декурионам на сто пятьдесят денариев больше.
Гай Юлий Цезарь собирался отправиться в Британию с восемью легионами, но тревожная обстановка в Косматой Галлии заставила оставить три — двенадцатый, тринадцатый и четырнадцатый — на материки под командованием Тита Лабиена. Поскольку на судах освободилось много места, погрузили больше продовольствия и разрешили взять обоз. Вспомнив, как скучно было мне без ежедневных скандалов с какой-нибудь из жен или обеими сразу, взял их с собой.
Снялись вечером во время отлива при попутном юго-западном ветре. Не знаю, кто посоветовал отправиться именно на ночь глядя. Подозреваю, что немалую роль сыграла боязнь моря, которой страдал проконсул. Мы удалились от берега миль на десять — и ветер стих. Для триремы это был плюс, а вот парусники остановились. Кто-то подавал какие-то сигналы, но я прикинулся слепо-глухим и отдал приказ двигаться дальше. Те, кто посоветовал выйти так поздно, пусть и дальше советуют остальным. Преодолевать трудности вместе с ними мне влом. У нас есть компас, известно место высадки — прошлогоднее, знаем курс к нему, так что гребем дальше.
В начале утренних сумерек мы были уже возле берега немного западнее нужной точки. Подвернули вправо и через полчаса или немного больше были на месте. Сваи, вбитые в дно в прошлом году, кто-то выдернул. Над каструмом тоже основательно поработали, разрушив всё, что было легко сломать, а всё деревянное сожгли. Я послал на шлюпке шесть матросов, чтобы заготовили новые сваи, которые вколотим, когда будет отлив. Трирема осталась дрейфовать неподалеку от берега. Я решил не лезть поперед батька в пекло. Придет весь римский флот, тогда и высадимся.
Решение оказалось верным. Матросы как раз притащили на берег четвертую сваю, когда дозорные увидели конный отряд, который двигался вдоль берега на запад. Шлюпка тут же рванула к триреме, которую я отвел еще метров на сто от берега, чтобы даже случайная стрела не долетела. Отряд был большой, тысячи на три человек. Примерно треть ехала на колесницах. Заметив римское судно, передние остановились и прокричали традиционные угрозы и показали не менее традиционные жесты. Мои воины не остались в долгу. Это диалог продолжался бы долго, если бы не выстрелил катапультист. Стрела попала в лошадь, запряженную в колесницу. Бедное животное долго билось, повиснув на постромках, пока его не прирезали и не выпрягли. Дальше
Сразу после этого инцидента задул юго-западный ветер. Через час он усилился баллов до пяти. Я дал римскому флоту три часа на то, чтобы добраться сюда. Не уложились. Подумал, что высадились в другом месте. Куда боги вынесли, там и остались. Решил подождать до завтрашнего утра, а потом отправиться искать сперва на восток, а потом на запад. Около полудня на востоке заметили паруса, а через час на берег высунулись первые триремы и либурны, начали высадку легионеров. Парусники остались дрейфовать, чтобы дождаться прилива, подойти ближе к берегу и при отливе лечь на дно. К тому времени мои матросы уже вколотили сваи, и наша трирема осела на вязкий грунт между ними. Мне показалось, что британский ил воняет ядренее материкового.
Высаживать своих воинов не спешил. Пусть другие подновят, обустроят каструм. Да и лошадей наших еще не привезли. Они на одном из парусников. На этот раз Гай Юлий Цезарь взял с собой много конницы, чтобы не сильно уступать бриттам по этому роду войск. Видимо, в этом году у него более серьезные намерения: готовится захватить много речного жемчуга.
Моя турма движется по раскисшей после дождя, лесной дороге в передовом дозоре. Небо только начало сереть, поэтому видимость от силы метров сто, что уже хорошо, потому что, когда сразу после полуночи выступили в поход из каструма, дорогу угадывали по деревьям, ограничивавшим ее. Долбанный командующий армией спит всего четыре-пять часов и не понимает, что другим надо больше. Ложится Гай Юлий Цезарь рано, однако у меня язык не поворачивается зачислить его в «жаворонки», потому что начинать трудовой день в полночь эта птица не умеет. Дождь прекратился давно, но воздух напитан влагой, сырость проникает даже под толстый шерстяной плащ. Хотя существует поговорка «Что под плащ легионера попало, то пропало», к сырости это явно не относится. Из-за этой повышенной влажности, которая, как по мне, пакостнее тропической из-за более низкой температуры, народ в Британия во все времена по большей части заплесневелый. Кто бы ни переселялся на остров, через пару поколений превращались в мокриц. Кельты здесь тоже другие. Такие же понтовитые, как материковые, только куража не хватает, поэтому кажутся маленькой девочкой, которая с важным видом неумело вышагивает в маминых туфлях на высоких шпильках.
Сейчас мы едем отучать бриттов от дешевых понтов. Трирему мне приказали передать под командование кормчего, а самому вместе с турмой отправиться в поход. Семья моя осталась на берегу возле старого каструма. Учтя прошлогодний опыт, римляне основательно укрепили его и оставили для охраны десять когорт и триста всадников под командованием префекта Квинта Атрия. К сожалению, моей турме не удалось попасть в три сотни счастливчиков, поэтому месит грязь на лесной дороге.
— Где-то впереди горит костер, — догнав меня, докладывает Дуфф.
Обоняние у третьего декуриона не хуже, чем зрение и слух. Не представляю, как он живет с такими острыми органами чувств!
— Возьми пару человек и догони дозор, помоги им. Если заметишь засаду, сразу отступай, — приказываю я Дуффу, а остальным тихо командую: — Приготовиться к бою.
Воюющие против нас тринованты, ицены, сегонтики, анкалиты, биброки и кассии переняли опыт моринов. Генеральное сражение давать не собираются, догадываясь, что проиграют, поэтому устраивают засады, атакуют малыми отрядами и в случае опасности сразу рассыпаются, убегают, точнее, уезжают верхом или на колесницах. Кстати, многие представители вышеперечисленных племен сражались на материке против римлян в позапрошлом году, так что знают методы партизанской войны не понаслышке. Поэтому дальше едем медленно, осторожно.