Гезат
Шрифт:
Первыми прибыли тринованты — самое большое и сильное племя в этой части острова. Кассивелаун, командовавший армией сопротивления, изгнал их вождя Мандубракия незадолго до прибытия римлян в Британию. Как и положено свергнутому правителю, тот побежал за помощью к врагам своего народа. Сидеть на вражеских штыках колко, но чего не сделаешь ради того, чтобы опять вернуть власть?! Если уж продал свой народ, то можно предать и свою задницу. Гай Юлий Цезарь сразу понял, что беглеца можно будет использовать в своих целях, и приютил его. Триновантам было предложено вернуть на трон Мандубракия, а уж этот предатель отработал на славу: римлянам были даны не только заложники и зерно на всю армию на месяц, но и указано место, где сейчас укрывается Кассивелаун. Вслед за ними приползли анкалиты, биброки, ицены, кассии и сегонтиаки. Этим назначили привести заложников и скот.
Закончив переговоры,
Ранним утром третьего дня девятый легион с севера, а десятый с востока пошли на штурм. Конница в сражении не участвовала, наблюдала издали. Вал — это не крепостная стена. Каким бы крутым он ни был, по нему можно подняться без лестницы, прикрываясь щитом и держа оружие наготове. Бритты метали дротики и камни, а потом бились отчаянно копьями и мечами, но не смогли сдержать дружный натиск римских легионеров, которые за награду «Валовый венец», вручаемую первому, взобравшемуся на вал вражеского укрепления, порвут любого. Примерно через час сопротивление было сломлено. Римляне ворвались в укрепление и начали убивать всех, кто попадался под руку. Самые отчаянные бритты, спасаясь, ломанулись через болото. Ушел и Кассивелаун.
Нам досталось сотни три эссед, около тысячи женщин и детей и раз в пять больше коров. Пленные тут же были отданы рабовладельцам, которые заплатят только за тех, кого удастся довести до берега моря, а скот был распределен между подразделениями, чтобы у снабженцев не болела голова, где и кому его пасти. Моей турме достались шесть коров. Я посоветовал не убивать их, а доить. Вода в этих местах гнилая, сколько уксуса ни лей, все равно у всех понос, поэтому лучше пить молоко.
Мы задержались в укреплении на две недели. Каждое утро по три-четыре когорты в сопровождении конницы шли разные стороны и сжигали деревни, которые находили. Наверное, от злости и бессилия. Победить врага в сражении не получилось, вот и использовал тактику выжженной земли, чтобы хоть какой-то урон нанести. Поскольку каждый отряд легионеров обязана сопровождать конница, чтобы защищать от нападения эссед, моя турма все время была при деле, не имела возможности отлучиться на промысел.
На шестой день пришло известие из приморского каструма, что бритты напали на него, но были отбиты, понесли большие потери. Видимо, Кассивелаун организовал это нападение, чтобы заставить римскую армию вернуться на берег моря. Это была его последняя попытка переломить ход войны. На девятый день прибыли послы от бриттского вождя с предложением мира. Поскольку уже началась осень и пришли известия из Косматой Галлии, что народ там бурлит, задумав что-то нехорошее по отношению к римлянам, Гай Юлий Цезарь выдвинул сравнительно легкие условия: заложники, не нападать на Мандубракия и ежегодная дань зерном и серебром. Условия были приняты, после чего мы без происшествий вернулись на берег моря, а потом на судах переправились на материк, отчалив в лучших традициях Гай Юлия Цезаря незадолго до полуночи.
Командующий армией разместил легионы на зимние квартиры по всей Косматой Галлии. С одной стороны так легче было их прокормить за счет дани, выплачиваемой племенами, потому что год выдался засушливым, неурожайным, с другой стороны наличие под боком крупного воинского подразделения охлаждало крамольные мысли аборигенов. Со всех сторон доходили слухи, что жадные римские чиновники достали кельтов, что готовится восстание. Одиннадцатый легион был размещен в одном из самых ненадежным мест — в землях нервиев неподалеку от их столицы Багакума на берегу реки Самбра. Там мы построили зимний лагерь. Обычно на зиму часть легиона, иногда до половины, расходилась по домам. В том числе и в Рим, особенно если Гаю Юлию Цезарю требовалась поддержка на выборах разного уровня, включая консульские. Принимать участие в выборах могли все граждане Республики, проживавшие на данный момент в Риме. В отличие от коренных горожан, легионеры были организованной силой, которая голосовала, как скажет командующий, и заодно расправлялась с теми, кто делал неправильный выбор. В этом году отпуска отменили. Уехали только несколько старших командиров, в том числе Децим Юний Брут. Место легата одиннадцатого легиона занял Квинт Туллий Цицерон.
Неопытные руководители делятся на два основных вида: первые начинают ломать дрова, незаслуженно обвиняя во всех своих ошибках подчиненных, вторые передоверяют принятие решений подчиненным, заслуженно обвиняя их во всех ошибках. Квинт Туллий Цицерон относился ко вторым. Он забил на обязанности легата, сосредоточившись на создании нетленок — стихов и трагедий. При довольно таки легком характере у него была непреодолимая тяга к тяжелым, кровавым историям. Кому чего не хватает, тот о том и сочиняет. Неоспоримым его достоинством было то, что спокойно относился к замечаниям, критике. Обычно авторы начинают дергаться так, будто их падучая колотит, когда указываешь на ляпы, дурной вкус и прочие атрибуты бездарности, а Квинт Туллий Цицерон восклицал радостно: «Точно! Здесь надо подправить!» и вносил изменения, не намного лучшие.
На почве творчества мы с ним и сдружились. Творил, само собой, он, а я критиковал. Есть у меня способность не только видеть недостатки, но и подсказывать, как их исправить. Последнее особенно ценил Квинт Туллий Цицерон. Критиков и без меня хватало, а вот способных помочь ему сделать произведение лучше поблизости не было. Да и где их взять в армии?! Подозреваю, что он был самым талантливым поэтом из воинов и самым воинственным из поэтов. Поскольку строительством лагеря я не занимался, в холодные и дождливые дни, когда влом было отправляться в лес на охоту или на реку на рыбалку, я от скуки шел к легату, и мы за бокалом вина и изысканной закуской, приготовленной рабом-поваром, который принадлежал Дециму Юнию Бруту и был оставлен во временное пользование временному легату, вели беседы об искусстве, в основном о литературе, греческой и римской, которую я знал лучше него, потому что не только читал, но и в институте наслушался самых разных оценок и разборов произведений, ставших к тому времени классикой. Как догадываюсь, случилось это не в последнюю очередь, благодаря критикам. Не важно, гениально произведение или нет, важно, насколько талантливо о нем напишут известные критики, придумают броский символ типа «луча света в темном царстве» или «декабристы разбудили…». Прилепил цепляющий ярлык — и посредственность повисла на нем и вместе с ним поднялась в вечность.
Я был уверен, что зима пройдет так же скучно, как и предыдущие. Кстати, у римлян всего два времени года — лето и зима. Смена сезона происходит в весеннее и осеннее равноденствие. Вместе с летом начинается и новый год, хотя летоисчисление ведется по консулам, приступающим к своим обязанностям с первого января. Поскольку я не был занят на строительстве каструма, то однажды утром отправился на охоту. До леса проехал в сопровождении отряда легионеров, отправленных заготавливать бревна на башни и колья для палисада. Первым делом они построили дома, потому что по римскому календарю началась зима, а теперь занимались укреплением каструма. Работ оставалось от силы на неделю.
Леса в этих краях густые. Дичи много. Я удалился всего на пару километров, подъехал к дубовой роще и заметил там большое стадо кабанов, состоящее из самок и подросших детенышей, которые уплетали желуди, изредка похрюкивая от удовольствия. Ветер дул боковой, поэтому я привязал коня и подкрался поближе. Выбрал крупного подсвинка весом килограмм тридцать, который уже сменил полосатую раскраску шерсти на серо-бурую с черными ногами, загривком и хвостом. Мяса с него хватит моей семье на пару дней, а на третий день оно протухнет. Останется лишнее, обменяем на что-нибудь. Подсвинок развернулся длинным рылом ко мне, но не замечал, хотя расстояние было всего метров пятьдесят. У кабанов плохое зрение, но очень хорошие слух и обоняние. Выстрелил ему в левый бок. Стрела прошила тело насквозь и встряла в толстый ствол дуба. Подсвинок, громко, пронзительно взвизгнув, подпрыгнул и побежал вперед, на открытое место. Остальные самки и детеныши ломанулись вглубь рощи, ломая валежник с треском, напоминающим выстрелы из огнестрельного оружия. Метров через двадцать ноги подсвинка начали подгибаться, заплетаться. Поняв, что подранок далеко не убежит, я сперва сходил за стрелой. Она была в липкой крови, поэтому протер сухой травой и опавшими листьями. Кстати, на дубах листья уже засохли, но большая часть еще не рассталась с ветками. После чего пошел за лошадью и на ней подъехал к подсвинку, который лежал возле кочки, на которую, наверное, налетел и завалился на бок. Он еще сучил задними ногами с черными, поблескивающими, словно лакированные, копытцами. Я перерезал ему горло, чтобы отмучился и стекла кровь, и по ставшему привычкой ритуалу отчекрыжил еще теплые яйца. Закрепив добычу на крупе коня, неспешно поехал к каструму.