Гезат
Шрифт:
Пользуясь паузой, я размял правую руку, особенно пальцы, уставшие от многократного натягивания тетивы. Помассировал левую руку, хоть и защищенную наручем, но все равно достаточно сильно набитую тетивой. Затем развязал второй запасной пучок стрел, переложил их в колчаны. Оттуда удобнее брать.
— Неси еще два пучка, — приказал я Гленну, который все это время стоял на дальнем конце площадки и с открытым от интереса и изумления ртом наблюдал, как люди уничтожают друг друга.
Зрелище, действительно, впечатляющее. Такого озверения, как на войне, особенно в схватке с использованием холодного оружия, редко увидишь где-нибудь еще. Поучаствовав во многих боях, понаблюдав за другими и, что важнее, за собой, я сделал вывод, что
В этот день наши враги больше не нападали. Одного слишком резвого, сумевшего взобраться на вал и перемахнуть через бруствер, взяли живым и допросили. Он рассказал невероятное: эмбуроны уничтожили расположившийся в их землях четырнадцатый легион и присоединенные к нему пять когорт под командованием легатов Квинта Титурия Сабина и Луция Аврункулея Котты, после чего объединились с атуатуками и нервиями и напали на нас. Судя по большому количеству римских доспехов и оружия у нападавших, пленный, если и врал, то не безбожно.
Поняв, что атаки в ближайшее время не будет, римляне спустили с вала людей, чтобы собрали стрелы и оружие убитых врагов, добили раненых, стоны которых слышались из высоких, шевелящихся куч, образованных телами. Кельты не мешали. Видимо, сочли, что, собирая трофеи, мы выполняем их работу. Скоро захватят каструм, и все достанется им. Не стали даже забирать тела погибших. Мол, недолго покойникам там лежать; после победы похороним.
В это время большая часть легиона занималась укреплением каструма. Срочно возводились башни, делались палисады и брустверы из заготовленных давно уже материалов. До нападения легионеры работали, не напрягаясь. Зима долгая, успеем построить. Теперь вкалывали без понуканий. Каждый понимал, что помощь подоспеет не скоро, что надеяться надо только на себя. Продолжали укреплять даже ночью при свете факелов. В итоге к рассвету были возведены сто двадцать новых башен, пусть и не доведенных до ума. Теперь можно было подключить к обороне больше «артиллерии» и лучников и пращников.
Утром начался второй штурм. На этот раз враги подготовились лучше, наделали лестниц и таранов, чтобы выбить ворота, которые мы за ночь завалили землей изнутри, и попробовали подойти к валу, построившись «черепахой». Само собой, опыта у них не было, поэтому и построение постоянно «разваливалось». После того, как несколько стрел, выпущенных катапультами, пробили щиты и тех, кто их держал, наделав прорех в «черепахе», нашим врагам надоело изображать из себя римлян, развалили строй и побежали к валу малыми группами. Ров заваливать не надо было, он и так во многих местах заполнен с горкой, поэтому сразу с громкими криками полезли на вал. Мне подумалось, что этот ор не добавляет им силы, а наоборот прихватывает с собой мужество. Если долго кричать, не останется смелости идти в атаку.
Первыми я использовал стрелы, побывавшие вчера в деле. Часть их принес Гленн, которого вчера, как одного из самых легких, спускали с вала, чтобы собрал трофеи. Пацан в первую очередь брал мои стрелы. Точнее, считает их нашими, то есть и его тоже. Они теперь темные, испачканы засохшей кровью. Кельты уверены, что стрела, напившаяся крови, обязательно захочет еще и поэтому не пролетит мимо цели. Иногда мне хочется проверить это, выпустить стрелу мимо вражеского воина и посмотреть, попадет ли в него, или кого-либо другого? Не делаю это потому, что стрел не так уж и много, как кажется. Если осада затянется, их станет не хватать, несмотря на то, что наши умельцы постоянно делают новые.
Я привычно натягиваю тетиву до боли в большом пальце правой руки, после чего отпускаю ее вместе со стрелой. Шлепок по наручу
С нашей стороны навал немного слабеет, и я оглядываюсь, оцениваю обстановку. Кельты нападают по всему периметру каструма, кроме приречной стороны. Везде им дают достойный отпор. Трупами уже завален не только ров, но и вал, причем в несколько слоев. Атакующие часто соскальзывают с тел убитых и раненых, падают. Может быть, вид такого большого количества трупов, может, еще что, только вдруг, вроде бы без команды, хотя в этом оре и звоне оружия я мог не услышать, враги начинают быстро откатываться от каструма. Я посылаю очередную стрелу в спину отступающему, попадаю в район правой почки, с напряжением жду, когда упадет, а он делает еще шагов десять, будто и не ранен вовсе, не чувствует боли и помеху в животе, после чего резко приседает на корточки и очень медленно заваливается на левый бок. Так и остается лежать неподвижно, свернувшись калачиком, как спящий ребенок.
Убедившись, что следующий штурм будет не скоро, спускаюсь с башни, иду к своей палатке. Раньше она стояла за пределами каструма, а теперь возле южной стены конюшни. Квинт Туллий Цицерон обещал после окончания основных работ выделить людей, чтобы построили мне и еще нескольким младшим командирам дома неподалеку от главных ворот. В отпуск никто не уехал, в бараках битком мужиков, соскучившихся по бабам, поэтому лучше не искушать их, не провоцировать на необдуманные поступки. Всякое может случиться. Армия — не институт благородных девиц. Случилось так, что пришлось быстро перебираться в каструм. Вот я и выбрал место рядом с лошадьми, чтобы в случае чего была возможность удрать верхом.
Синни и Тили возле палатки перевязывают легкораненых. Тех, кому досталось сильно, относят в лазарет, где два легатских лекаря и с десяток санитаров оказывают медицинскую помощь. Лекари получают, как центурионы, а санитары — как солдаты вспомогательных войск и освобождены от работ по строительству каструма и караульной службы, только ставят свои палатки и помогают собирать лекарственные травы. Впрочем, травами лечат редко. Народ в легионе крепкий, лучшим из лекарств считает вино. Лекари в основном работают, как хирурги: зашивают раны и ампутируют конечности. Без наркоза. Раненого привязывают к столу, засовывают в рот липовую палку, изжеванную, обслюнявленную другими, чтобы не сломал зубы, скрипя ими от боли, и не материл лекаря, после чего обычным ножом, испачканным кровью предыдущего пациента, отчекрыживают раздробленную руку или ногу. Не дай бог оказаться на этом столе!
Увидев меня, Тили быстро заканчивает перевязывать раненого, подходит ко мне, забирает шлем, который я несу в руке. Он мокр внутри. И волосы у меня мокрые, словно плавал в реке. Младшая жена подает полотенце и ждет, когда я вытрусь. У нее уже большое пузо. К весне должна родить. Интересно, сколько моих потомков бегает по всему свету? Может, кто-то из тех, кого я сегодня убил, мой прапрапра…внук в каком-то там колене? Вдруг и я по отцу или матери или даже по обеим ветвям потомок самого себя?! Это было бы весело!