Гезат
Шрифт:
— Точно так же, как не тронули четырнадцатый легион? — задал я уточняющий вопрос, после того, как закончил перевод, и упредив ответ легата.
Переговорщик, не смутившись, сказал:
— Они первыми напали на наш отряд.
Я перевел свой вопрос и его ответ Квинту Туллию Цицерону.
Тот прокашлялся и, напоминая неумелого актера, произнес напыщенно:
— Римский народ не принимает условия от вооруженных врагов! Если хотите остаться нашими друзьями, сперва сложите оружие, выдайте зачинщиков мятежа и виновных в уничтожении четырнадцатого легиона! Тогда я похлопочу за вас перед Цезарем! Может быть, он простит вас, прислушается
Поскольку, вопреки чаяниям переговорщика, мы знали, как был заманен в ловушку четырнадцатый легион, прельщать нас дальше не имело смысла, поэтому он пообещал передать слова легата своим вождям и удалился.
Шли дни, а помощь нам не приходила. Наверное, остальные каструмы были в такой же осаде, как наш. Кельты больше не нападали. Решили, не теряя понапрасну людей, взять нас измором. Изредка к валу приближались всадники и пехотинцы, выкрикивали угрозы и оскорбления, метали дротики, стреляли из луков или пращ и, разрядившись, уматывали в свой лагерь. Квинт Туллий Цицерон отправил еще двух посыльных, пообещав им по десять тысяч денариев, но обоих кельты схватили и казнили напротив длинной стороны каструма, чтобы видело как можно большее количество осажденных. Убивали медленно, чтобы жертва подольше и погромче орала от боли. Можно было не смотреть на казнь, крики были слышны даже на берегу реки. После этого желающих отправиться с весточкой к Гаю Юлию Цезарю больше не было.
С едой становилось все хуже, паек урезали наполовину, а на моей шее сидело трое взрослых и двое детей, поэтому изготовил спиннинг и занялся рыбалкой. Кельты не мешали, понимая, что пойманного мной не хватит на три с половиной тысячи человек. Вода была холодная, рыба попадалась редко, но худо-бедно не голодали. Заодно соорудил и спрятал в кустах большой плот. Сказал, что нужен мне для рыбалки, а на самом деле для срочной эвакуации. На этом плоту можно было увезти все мое семейство, включая слугу Гленна, а я как-нибудь в спасательном жилете поплыву рядом. К тому же, к плоту можно будет привязать лошадей, чтобы потом не ловить их на противоположном берегу.
Я лежал в палатке и продумывал планы на будущее — куда податься, если сумею вырваться без существенных потерь из осады, и чем заняться? — отдавая предпочтение какому-нибудь приморскому городу в Провинции, чтобы не появилось желание еще раз сплавать на остров Британия за оловом, когда к Синни обратился легионер с вопросом, где я.
— Что надо? — крикнул я из палатки.
Выбираться наружу без важного повода у меня не было желания.
— Мне сказали, что ты читать умеешь, — сказал легионер, подойдя к палатке. — Я тут пилум нашел, попал в башню и застрял, а к нему пергамент привязан с какими-то каракулями. Может, что-то важное, а может, и нет, я грамоте не обучен.
— Давай сюда, — потребовал я, выбираясь из палатки.
Написано было на греческом языке. Гай Юлий Цезарь извещал, что идет нам на помощь, просил проявить мужество и продержаться до его прихода.
Увидев улыбку на моем лице, легионер спросил:
— Что там написано?
— Цезарь идет к нам! — крикнул я громко, чтобы слышали все, кто стоял неподалеку от палатки. — Пойдем к легату, — сказал я легионеру, — он наградит тебя.
Квинт Туллий Цицерон отвалил сотню денариев за радостную весть и сразу приказал трубить большой сбор. Когда воины построились, легат, сразу переводя на латынь, зачитал короткое послание командующего армией. Весть уже успела разлететься по каструму, и все равно
Наши крики вызвали переполох во вражеском лагере. Несколько небольших конных отрядов прискакали к каструму, повертелись возле него, убедились, что мы не собираемся атаковать, и убрались восвояси. Судя по их поведению, не знают, что к нам идет помощь. Что ж, получат неприятный нежданчик.
Вечером легат позвал меня в гости. В одном из бараков ему был выгорожена двумя воловьими шкурами небольшая коморка. Там за кубком вина, которое теперь можно было не жалеть, мы долго беседовали о греческой и римской литературе, в том числе и в первую очередь о творчестве самого яркого ее представителя — Квинта Туллия Цицерона.
Как бы между прочим, я сказал:
— Мне кажется, у твоего старшего брата Марка тоже есть литературный талант. Я читал его речи в суде. Это образец ораторского искусства.
— О чем ты говоришь?! — возмущенно воскликнул младший брат. — Если бы слушал эти речи, а не читал тщательно подправленные варианты, ты бы ни за что не счел его талантливым!
Я, действительно, не слышал их. Может быть, мой собеседник прав. Однако история распорядится иначе: Квинта Туллия Цицерона будут упоминать только узкие специалисты и только, как брата знаменитого оратора и философа Марка Туллия Цицерона. Не знаю, сохранится хоть что-нибудь из его бездарных произведений, но раньше они мне не попадались. Я даже не знал, что у Марка был младший брат-поэт. Зато старшего в институте читал с удовольствием. Мне кажется, он был, кроме всего прочего, еще и основателем детективного жанра.
Время шло, а Гай Юлий Цезарь не появлялся, и вестей от него больше не было. Радостное настроение начало постепенно улетучиваться. Все чаще я видел, как воины римской армии приносили жертвы своим богам, у кого какие были. Впрочем, римляне терпимы к чужим. Исходя из того, чем заведовал бог дикарей, ему присваивали имя римского, занимавшегося тем же. Римляне искренне верят, что боги у всех одни, просто некультурные племена называют неправильно, и задача избранного народа устранить это недоразумение.
Все изменилось одним прекрасным утром. Предыдущие два дня шел дождь, мелкий, холодный и нудный, а этот выдался солнечным и теплым. Я сидел возле своей палатки, жевал холодную рыбу, сваренную вечером. Это была щука, которую за жадность боги напичкали дополнительным набором мелких костей. Я быстро устал сплевывать их, даже аппетит пропал. Рыбу получше — окуней — отдаем детям. И тут на валу заорали радостно сразу несколько часовых.
Наша сторона дальняя от дороги, так что армию Гая Юлия Цезаря они увидели бы последними, поэтому я крикнул:
— Чего орете?!
— Галлы уходят! — радостно сообщил часовой с ближней вышки.
Кельты, действительно, сняли осаду. Более того, шли в сторону Самаробривы. Не трудно было сделать вывод, что направляются навстречу римским легионам, которые спешат нам на помощь.
Я вернулся к палатке, отодвинул деревянную миску с вареной рыбой и сказал Синни:
— Отрежь мне большой кусок копченого окорока.
Этот окорок мы хранили на черный день, на дорогу. Пища калорийная и занимает сравнительно мало места. К окороку жена дала и большую краюху хлеба. Теперь незачем экономить. Чуть позже, когда кельты уберутся подальше, съезжу на охоту, привезу свежего мяса, по которому соскучился.