Гезат
Шрифт:
— Да, господин! — шмыгнув носом, произнес раб.
Жизненный опыт подсказывал мне, что такой балбес, скорее всего, дойдет, если не начнет умничать, и получит свободу и деньги, но очень быстро лишится и того, и другого. Есть люди, к которым богатство и независимость не прилипают.
В каструме была лодка-плоскодонка. Ее сколотили в самые первые дни, чтобы ставить сети на реке. Их ставили и сейчас напротив приречной стороны каструма и трусили рано утром, вытаскивая лодку из каструма, а потом затаскивая. Поскольку в лодку помещалось всего три человека и пойманной рыбы хватало в лучшем случае на центурию, кельты не обращали на нее внимание. На противоположном берегу напротив каструма был пойменный луг, затапливаемый во время паводка.
На лодке нас перевез легионер, один из ее владельцев. Договорился с ним, что до рассвета будет ждать возле приметного куста, росшего на противоположном берегу. Если не вернусь этой ночью, приплывет следующей.
Раба тоже проинструктировал:
— Идешь за мной в пяти шагах. Я остановился — ты остановился, я присел — ты присел, я лег — ты лег. И все это молча. Начнется бой, падаешь и не шевелишься, чтобы я потом не искал тебя в темноте.
Он в черном плаще с накинутым на голову капюшоном, так что будет малозаметен, если ляжет на землю. На мне темная просторная одежда, которая не мешает бежать и сражаться. Доспехи оставил в каструме. Ночью скорость важнее средств защиты. Нижняя часть лица по-ковбойски скрыта под черным платком жены, завязанном на затылке. На спине закреплена сабля, за поясом торчит кинжал. Стараясь шагать бесшумно, идем в сторону холма. Луна взойдет во второй половине ночи, но и без нее достаточно светло, чтобы разглядеть его. Лагерь дежурившего здесь отряда расположен примерно посередине между рекой и холмом. Собираюсь обогнуть его вдоль леса. Если вдруг заметят, будет, где спрятаться. Впрочем, часовой у них всего один и сидит лицом к реке у почти затухшего костерка. Мы проходим траверз на него, после чего я ускоряю шаг. Даже если нас сейчас услышат, примут, скорее всего, за зверей, вышедших покормиться на луг.
Дорогу я чуть не пропустил. Если бы раб не кашлянул дважды, привлекая внимание, так бы и пошел дальше. Я остановился и обернулся.
— Дорога, — прошептал раб.
Была она мало наезжена, с полосой травы между колеями, поэтому и не заметил. Столько лет, если ни веков, хожу по таким дорогам, а все равно в подкорке у меня дорога — это асфальт или на худой конец брусчатка. Мы добрались по дороге до того места, где входила в лес.
— Иди до рассвета. На день спрячься в лесу, поспи и ночью опять иди. На второе утро отдохни до полудня, а потом выходи на дорогу и дальше двигайся в светлое время. Там уже тебя вряд ли примут за пособника римлян, — проинструктировал я во второй раз.
Раб пошел в сторону Самаробривы, а я — к лодке-плоскодонке, только на этот раз другим путем. Главное дело я сделал, поэтому могу развлечься малехо. Меня заинтересовал часовой. Сколько мы шли мимо него, ни разу не пошевелился. У меня появилось подозрение, что спит. Есть люди, которые умеют кемарить в любой позе, даже стоя. Аборигены по большей части деревенские жители, привыкшие рано ложиться и вставать, первая половина ночи для них — самое трудное время. К тому же, с дисциплиной у кельтов слабовато. В римской армии за сон на посту выпорют так, что дня три будешь лежать пластом на животе, а за рецидив могут сделать короче на голову.
Лагерь караульного отряда состоял из девяти шалашей, расставленных кривым полукругом. Почти у всех вход был завешен. Ночи уже холодные. Наверное, спят в шалашах вповалку, чтобы теплее было. Костер и место часового возле него были немного вынесены в сторону реки. Точнее, от костра остались тлеющие угли. Как я и подозревал, часовой спал. Я подумал, что и храпит он, но звуки доносились из шалаша. Кто-то делал глубокий, продолжительный вдох, трубя носоглоткой, затем замирал на несколько секунд, из-за чего создавалось впечатление, что проснулся, а потом немного быстрее выдыхал. Часовой тихо посапывал. Наверное, снится ему что-то очень приятное. Например, как казнит пленных римлян и делит их имущество.
Дождавшись, когда храпун начнет руладу, я ударил часового по затылку булыжником, прихваченным по пути. В этих краях, несмотря на то, что до моря далековато, часто попадаются обкатанные, округлые камни с гладкой поверхностью. Может быть, остались после прохода ледника. Они тяжелые и удобно ложатся в руку. Часовой издал хрюкающий звук и медленно завалился на правый бок. Убедившись, что нас никто не услышал, никто не проснулся, снял с головы вырубленного шерстяную шапку, затолкал ему в рот. Руки связал веревкой, которая была перекинута через правое плечо и пропущена под кожаный ремень у левого бока, и на ней висел короткий меч с деревянной рукояткой и в деревянных ножнах. Часовой долго не приходил в себя. Я, было, подумал, что перестарался и отправил его к праотцам, но на шее нащупал слабый пульс. Дождавшись, когда оглушенный зашевелился и тихо замычал набитым до отказа ртом, помог ему встать на ноги и, подгоняя уколами кинжала, повел к тому месту, где меня должна ждать лодка. Походка у пленного была, как у пьяного, и от него сильно разило потом. Страх имеет запах. Животные, особенно хищники, хорошо его чуют. Представляю, что подумают соратники, когда утром обнаружат его пропажу. Выберут, скорее всего, самый позорный вариант — дезертировал.
Лодочник тоже спал в неудобной позе на дне лодки. На его счастье наши враги не шляются по ночам возле каструма. Разбудил его пинком.
— Что?! — испуганно воскликнул он, вскинувшись и схватив весло.
— Утро проспишь, — спокойно произнес я.
— Не просплю! — уверенно заявил он.
Мы с пленником были переправлены на противоположный берег реки, к воротам, которые открыли для нас, а не заставили подниматься по валу, потому что сказал, что у меня срочное сообщение для легата. Наверное, решили, что веду курьера с весточкой от Гая Юлия Цезаря. Увидев, что это пленник, немного приуныли. Настроение в каструме радужным не назовешь. Большое количество погибших и еще большее раненых наводили на грустные мысли. Уже пошли разговоры, что пройтись под ярмом все-таки лучше, чем умереть. И это при том, что наши враги такое условие не выдвигали, а всего лишь предлагали сложить оружие и убраться с их земли.
Квинт Туллий Цицерон долго не хотел просыпаться. Его раб предлагал мне отложить встречу до утра, но у меня не было желание так долго возиться с пленником. К нему придется приставлять караул, напрягать своих подчиненных. Вышел легат в мятой тунике, а затем накинул на плечи красный шерстяной плащ, поданный рабом.
— Ты не смог провести курьера? — первым делом пробурчал Квинт Туллий Цицерон.
— Смог, он уже идет по дороге к Самаробриве, — ответил я. — На обратном пути захватил пленника. Уверен, что он сможет нам рассказать, откуда у них римские доспехи и карробаллисты.
— Так спроси его, — потребовал легат, который кельтский язык не знал и не считал нужным выучить.
— Ты из какого племени? — начал я допрос.
— Эбурон, — ответил пленник, приободрившийся, поняв, что убивать пока не будут.
На территории этого племени должен был зимовать четырнадцатый легион.
— Что стало с римским легионом? — задал я следующий вопрос.
— Мы его уничтожили! Весь! — гордо заявил он
— Ты тоже участвовал в сражении? — спросил я.
— Нет, я присоединился позже, когда шли сюда, — сообщил пленник.
Скорее всего, не врет, иначе бы обзавелся хорошим оружием и доспехами.
— Как твои соплеменники смогли захватить римский каструм? — продолжил я допрос.
Этот вопрос интересовал нас больше всего. Вдруг и у нас есть слабое место, о котором не догадываемся?!
— Они не захватывали. Наш вождь Амбиорикс пообещал, что позволит римлянам уйти с нашей земли с оружием и припасами, и, когда они поверили и зашли в узкое место, где не могли построиться, как обычно, наши напали на них со всех сторон и перебили! — радостно, позабыв, что в плену, похвастался эбурон.