Гезат
Шрифт:
На третий день враги запросили разрешение забрать трупы соратников. Квинт Туллий Цицерон разрешил. Погода прохладная, трупы разлагаются медленно и пока не воняют, но лучше, если их уберут. По ночам приходят падальщики — волки, лисы, кабаны — и обгладывают тела, громко чавкая и поскуливая от удовольствия. Между собой не дерутся, разве что от волков остальные звери держатся поодаль. На окрики людей почти не реагируют, только шарахаются от горящих веток, кинутых в них. По уговору похоронные команды должны были заниматься своим делом без оружия, но на всякий случай весь легион стоял на валу, готовый к внезапной, подлой атаке, и смотрел, как на арбы грузят
Четвертый день осады начался со штурма, короткого, как бы для галочки. Кельты поняли, что захватить нас не смогут, но совсем оставить в покое не позволяла то ли гордость, то ли злость, то ли смутная надежда на победу. Как бы там ни было, потеряв пару сотен человек, они вернулись в свой лагерь, а потом, посовещавшись, начали копать ров и насыпать вал, чтобы блокировать каструм с трех сторон. Научились у римлян осаждать укрепления. Чем дольше длится война, тем больше важного перенимают противники друг у друга, что несложно, потому что много кельтов служит в римской армии. Не удивлюсь, если кельты заведут собственные легионы, обученные и вооруженные, как римские. Впрочем, при их отвращении к дисциплине это случится не скоро.
Оставив на валу часовых, легион тоже занялся мирными делами: укреплением вышек и брустверов, заточкой оружия, изготовлением стрел для луков и катапульт… Я тоже принялся изготавливать плавсредства. Видимо, кельты решили захватить каструм любой ценой, не штурмом, так осадой. Квинт Туллий Цицерон отправил к Гаю Юлию Цезарю несколько курьеров. Некоторых поймали и демонстративно казнили у нас на виду. Остальные то ли не добрались, то ли проконсул и сам сидит в осаде. Наши враги утверждают, что восстали все племена, что римские каструмы на кельтской территории или захвачены, или вот-вот это случится. Может быть, врут, а может, и нет. Слишком много у них римских доспехов и оружия. Вчера вечером даже подвезли карробаллисты и катапульты, которые изготавливать не имеют, значит, трофейные. Стрелять из них у кельтов тоже пока не получается, но это дело наживное. Так что надо быть готовым ко всему, в том числе и к срочной эвакуации по реке. Вода, конечно, уже холодная, не время для купаний, но это единственный путь спасения. Погибать во славу римского народа я не собираюсь. Обе мои жены проинструктированы. Плавать они не имеют, воды боятся, но врагов еще больше. Если попадут в плен, их ждет в лучшем случае рабство. Спасательный жилет достанется Синни и детям. Тили послужит небольшой плотик из трех связанных чурок, к которым привязан наш золото-серебряный запас и еда на дорогу. Мне помогут переправиться лошади, если успею их вывести. Если нет, есть еще одна чурка метровой длины, благодаря которой одолею реку в доспехах и с оружием. Они нам пригодятся. Надо будет добраться до Самаробривы, где штаб-квартира Гая Юлия Цезаря. Это три дневных перехода по дороге. Нам придется идти ночью и постоянно прятаться в лесу. Значит, переход займет не меньше недели.
Вечером меня позвал легат Квинт Туллий Цицерон. Судя по выражению лица, переживать трагедию в жизни — это не для него. Наверное, действительность плохо передается гекзаметром, который римские поэты переняли у греческих.
— Мне нужен галл, который доставит послание Цезарю. Поспрашивай своих людей. Тот, кто выполнит это поручение, получит в награду тысячу денариев, — сообщил он таким тоном, будто просил милостыню. — Если не придет помощь, мы долго не продержимся.
Такие предложения и раньше поступали моим подчиненным. Я тоже прикидывал,
Догадавшись, что предложение это предназначено в первую очередь мне, сказал:
— Сам бы отправился, но слишком не похож на местных галлов, сразу поймут, что я из каструма. Поговорю со своими подчиненными. Может, кто согласится, — пообещал я и поделился мнением: — Лучше бы, конечно, кого-нибудь из вспомогательных подразделений, кто малого роста, плохо сложен, не похож на воина.
— Есть такой. Раб Вертикона — перешедшего на нашу сторону знатного нервия. Он вроде бы согласен, если получит свободу и деньги, но боится идти один через лагерь галлов, — рассказал Квинт Туллий Цицерон.
— Давай проведу его ночью, — предложил я.
Это был компромисс между совестью и личными интересами: помогу легату решить проблему и в то же время останусь в каструме. К тому же, была надежда, что курьер доберется до Самаробривы, и нам придет помощь. Тогда не надо будет купаться в холодной реке, рисковать здоровьем детей, жен и своим.
— А сможешь провести? — спросил с надеждой Квинт Туллий Цицерон.
— Конечно, — заверил я и, чтобы окончательно успокоить его, пообещал: — Если не получится, сам отправлюсь к Цезарю.
Обещание дал с легкостью, потому что, если попадем в засаду, курьер погибнет первым, а легат будет последним, кто узнает о его смерти.
— Сейчас я напишу послание на греческом языке, чтобы враги не смогли прочитать, — решил он и сразу сел за столик, потянулся к листу пергамента.
— Лучше напиши на лоскуте светлой материи, — посоветовал я. — Если курьера остановят и обыщут, пергамент сразу выдаст его, а на лоскут не обратят внимание.
— Тоже верно! — как обычно с радостью согласился легат и крикнул рабу, чтобы оторвал кусок от чистой туники.
Как ни странно, сообщение написал не гекзаметром, коротко и емко. Видимо, графоманом становится от безделья.
Пока Квинт Туллий Цицерон писал, его раб сходил за другим рабом, который согласился рискнуть жизнью ради свободы и богатства. Это был хилый тип с унылым выражением лица. Я еще задался вопросом, что было первично — хилость или унылость? Такого уж точно не заподозрят в службе в римской армии.
— Зачем ты идешь в Самаробриву? — задал я проверочный вопрос.
— Так это… того… к родственникам… на зиму, бобыль я, — ответил он после долгого раздумья.
— А где был? — спросил я.
— Так это… — раба надолго перемкнуло, — …на заработках.
— На кого работал и что делал? — продолжил я допрос.
— Свояку помогал участок расчищать поле от леса и целину поднимать, — уже быстрее ответил он.
— Сколько он тебе заплатил? — поинтересовался я.
— Нисколько, свояк же! — быстро ответил он.
— Надо бы дать ему пару местных серебряных монет, — предложил я легату.
— Сейчас дам, у меня есть! — радостно сообщил Квинт Туллий Цицерон и пошел к сундуку, который стоял в дальнем углу комнаты барака.
Принес он целую пригоршню серебряных монет.
Я отобрал три эдуйские стоимостью в один асс, на аверсе которых человеческая голова, а на реверсе конь в прыжке, отдал их рабу:
— Это тебе заплатил свояк за работу, — и посоветовал: — Запомни, что говорил мне, и отвечай быстрее, когда будут спрашивать.
— Так и сделаю, господин! — покорно ответил он.
Затем передал ему лоскут с посланием и проинструктировал:
— Если найдут и спросят, что это такое, скажешь, что нашел на дороге.