Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
себе в квартиру среди ночи.
— Не можете, — с полным хладнокровием отозвалась Тамара. Она молчаливо сложила бремя забот на
его руки и ждала, что будет дальше.
— Не знаю. Ума не приложу!
— Так я пойду на лавочку, не буду вам мешать.
Он схватил ее за руку.
— Да стойте вы, наказание мое! Ступайте пока в кабинет. Посидите там, но смирно. Я работаю.
Редакция была пуста, только в коридоре дремала ночная сторожиха, которая дико взглянула на
неожиданное
следовала скромно по пятам.
— Ну, вот вам кресло, — недовольно пробурчал он. — Сидите и молчите.
Тамара забралась с ногами и положила голову на руки. Комната была большая и темная, с одной
настольной лампой. Шкафы, этажерка, портреты на стенах терялись во мраке. Она чувствовала себя здесь очень
уютно. Павел углубился в свое занятие.
Иногда он утомленно откидывал голову, и тогда свет лампы падал на полузакрытые веки, а на щеки
ложилась призрачная тень ресниц. Он был красив задумчивой и в чем-то беспомощной красотой, вызывая у
Тамары острое желание сделать так, чтоб он стал счастливое.
Павел отложил перо, сощурился, вглядываясь в Тамару, находящуюся за кругом света. Он порылся в
столе и вынул засохший бутерброд, горсть конфет “Золотой ключик” и надломленную пачку печенья:
— Ешьте… Вы ведь, как всегда, голодны?
— Спасибо, — благонравно отозвалась Тамара. — Вот именно.
Звук ее голоса неожиданно исполнился лукавством и повеселел. Павел отодвинул кипу бумаг.
— Это еще что? — подозрительно сказал он. — А вы не сочинили мне насчет гостиницы?
— Сочинила, — созналась Тамара и тотчас с живостью добавила: — Это я тогда придумала, с вечера, а
сейчас уже нет! Я просто никуда не заходила. Но ведь теперь мне уже все равно не отопрут.
— Хорошо. Я вас не выгоню. Я просто сам уйду.
— Нет! Ну не надо. Как я тут останусь одна? Да меня же сторожиха ваша съест!
— А так что она о вас подумает?
— А что хочет!
Павел покачал головой.
— Что вы за человек, Тамара? Дурой вас назвать нельзя, а похоже.
Он встал, потянулся и, отдыхая, пересел на диван. За окном стоял густой предутренний туман — такой,
что хоть режь его ножом. Павел было распахнул раму, но сейчас же прикрыл.
— Ну давайте тогда разговаривать. Только без вранья.
Тамара перешла комнату и села рядом с ним.
— Хотите, я вам расскажу, как ночевала однажды в кабинете министра? Самого настоящего! Ей-богу.
— Валяйте.
Павел говорил небрежно. Но он совсем не был так спокоен подле нее. Полутьма и уединение — плохие
пособники благоразумию.
Года два назад во время
Вильнюс ночью, тихой и немного тревожной. Каменные узкие улочки утопали в глубокой темноте. Редкие
фонари бросали мутные блики света. Даже в домах огни везде были потушены, хотя едва миновала полночь.
Попадались редкие торопящиеся прохожие. Ночь была звездная, теплая, душная от запаха лип. Как корабль с
приглушенными моторами, загасивший свои огни, в глубине двора встал дом, который Тамара разыскивала; там
жили знакомые ее знакомых, у которых она собиралась просить приюта на несколько дней. Но оказалось,
знакомых этих уже нет в городе, а на лестнице она встретила человека со стеклянным глазом, немного
подвыпившего, вкрадчивого, любопытного, снедаемого желанием показать себя гостеприимным хозяином этого
спящего прекрасного города. Тамаре не из чего было выбирать; она пошла вместе с ним разыскивать гостиницу.
Места нигде не оказывалось. Тамару совсем не тревожила перспектива ночевать на улице — ночь была теплая,
благоуханная. Да она и знала, что Стеклянный глаз ее не оставит. Он пометался, поворчал себе под нос, уже
жалея, должно быть, о своей галантности, позвонил в одно, в другое, третье место, и наконец они направились к
подъезду министерства торговли. Предупрежденный сторож отпер дверь, и они поднялись по тихой лестнице к
кабинету министра. Министр был еще там; Тамара слышала его разговор с секретаршей, которая и должна была
ее приютить согласно телефонному обещанию.
Министра звали Антанас Юргисович — Антон Георгиевич. Он вышел, увидел Тамару в приемной, про
себя удивился, но ничего не успел сказать, так как Стеклянный глаз занял его каким-то служебным вопросом.
Уставший министр замахал руками, а когда мужчины ушли, секретарша уложила Тамару в кабинете, на
коротком кожаном диване. Гулко били часы, и она заснула. Утром ее разбудила уборщица, подметавшая
лестницу. Тамаре было очень весело: вот бы узнал Володька про такой ночлег!
— Кто? — спросил Павел.
Она тотчас отозвалась:
— Просто так. Знакомый.
— Чудная вы, — растроганно сказал Павел и посмотрел на нее в белом свете брезжившего утра. — Так
безбоязненно ходите по земле. Должно быть, вас в самом деле грешно обидеть. Вот вторую ночь сидим мы с
вами, а что вы обо мне думаете?
Не дождавшись ответа, он приподнялся и растворил окно. Трава дворика лежала под матовой свежей
росой, а деревья, полные, как птенцами, щебечущими листочками, перекликались друг с другом.