Гнев Земли
Шрифт:
От пастуха, по её словам, осталась лишь верхняя половина туловища с левой рукой, правая была отброшена на метров десять вперед от места гибели. Еще метров за семь из земли торчала голень с ботинком.
Вторая смерть, да еще такая изощренная, для деревушки в полсотни дворов – явление экстраординарное. Усилия по вызову участкового разом удесятерились. Путов еще не явился, да на него особенно никто и не надеялся. После россказней о стаде бегущих кошек и собак, что привиделось ему ночью, а так же выпитого стакана самогонки стало ясно – бульдозерист после вчерашней «белой горячки»
Директор карьера к тому моменту так мощно опохмелился, что вновь впал в алкогольное забытье. На счастье жена его в гневе начала лупить по лицу супруга, пребывающего в пьяной отключке, и заветная связка ключей выпала из заднего кармана брюк. Удивительно, но линия связи с райцентром оказалась не занятой, еще более невероятным оказалось то обстоятельство, что до полиции дозвонились с перовой попытки.
Закрытая территория НИИ атомной промышленности, 14:39.
Джип остановился у самой таблички: «Стой! Запретная зона. Государственный заповедник. Охота, сбор ягод и грибов строго запрещены». От столба в обе стороны тянулась колючая проволока, но не ржавая и ободранная, как это бывает на всех прочих секретных и особо охраняемых объектах, это была новейшая «егоза»[2].
– Они бы еще часовых выставили, - сказал Кирилл, кивая на вывеску.
– И поставили бы, не сомневайтесь, - заверил Часовский, внимательно разглядывая огромные листы подорожника, размером с гигантский лопух, - Но за неделю угробили бы тут целую роту.
Кирилл перевел удивленный взгляд с сосны, которая была закручена неведомой силой в спираль, на собеседника. Тот охотно пояснил:
– Здесь радиация превышает ПДК[3] в девять целых и шесть десятых раза. Пять – шесть часов непрерывного пребывания и лучевая болезнь обеспечена в той или иной степени. Если не верите, проверьте показания дозиметра.
– Я знаю, - тихо подтвердил Кирилл, трогая извитой ствол березы, обвившей одну из сосен.
– Откуда? – удивился Часовский, - Вы же никогда тут не были, кроме меня и военных, замеры никто не делает, я о них никому не сообщал, а военные чины тем более.
Кирилл грустно поглядел на тревожно принюхивающегося Цезаря:
– Мой отец бывал в эти местах четверть века назад. Он служил офицером в химвойсках…
– Теперь в отставке? – поинтересовался Часовский, оторвав плод шиповника, походивший более на гигантское уродливое яблоко.
– Нет, он умер, мне тогда едва шесть лет исполнилось… Лимфосаркома со множественными метастазами. Он и его подразделение замуровывали в могильники отходы ядерные, химические, производственные – всю гадость, что имелась в стране.
Часовский печально вздохнул:
– Значит, слухи о могильнике военных отходов имеют под собой основания.
– Да, это – правда, - подтвердил Кирилл, - Из офицеров и прапорщиков, что служили с моим отцом, уже не осталось никого в живых. Теперь все можно говорить и показывать. В последние годы близкий друг папы, смертельно больной, рассказал мне, чем они занимались тут в течение пяти лет…
– Чудные наверно места были когда-то, - с сожалением произнес Виктор, - А
Кирилл ответил не сразу:
– Когда отца не стало, я решил стать военным, с седьмого класса готовился в Тамбовское училище РХБЗ. Мама все же отговорила меня от карьеры военного, плакала, боялась, что повторю судьбу отца. Я поддался уговорам и сходу поступил в медицинский, захотел выучиться на врача, чтобы бороться с неизлечимыми заболеваниями. Закончил институт с отличием, остался аспирантом в отделении гематологии[4]. Почти десять лет работы и работал и в отделении, и лаборатории, защитил кандидатскую, писал докторскую, хватался за теории, гипотезы, выдвигал свои… Никакой личной жизни, друзей, развлечений, бытовая неустроенность – только работа. Я без преувеличения могу сказать, что трудился как одержимый каторжник, ища панацею от онкологических заболеваний.
Я проиграл эту битву. Мне удалось в общем итоге спасти или продлить жизнь двум-трем процентам от общего числа больных лейкозами и лимфосаркомой, но остальные девяносто восемь умерли. Это были люди всех профессий и возрастов, в последнее время все чаще заболевают дети. Я бессилен что-либо изменить… Теперь я начал новую битву: ушел из медицины, решив, что если не могу одолеть саму болезнь, то буду пытаться устранять причины ее возникновения.
Часовский мягко покачал головой:
– Цель благородная, но…
– Неосуществимая? – вставил Кирилл, - Ты это хотел сказать?
Виктор тщательно раздавил жирного лесного клопа, твердого, будто из стали:
– Если взять конкретный район то, отбросив наследственность, вредные привычки, естественные факторы окружающей среды, единственной причиной высокой смертоносности и роста онкологических заболеваний, а также врожденных патологий и аномалий, будет крайне неблагоприятная экологическая обстановка. У нас нет полномочий на закрытие карьера, дезактивация и консервация могильника никому не нужна, как и очистка Мертвого озера, куда также сливали и сбрасывали отходы.
На отселение людей из этой зоны нет средств, да и куда отселять? Ведь до сих пор живут тысячи человек в Чернобыльской зоне, в местах, где прошло облако радиации после взрыва на «Маяке»[5]. Весь Урал – сплошная свалка отходов грязных производств и технологий. Вся Россия, быть может, кроме нетронутых пока районов Севера и Сибири, сплошная зона экологического бедствия… Плохо, что люди наши глупы и непросвещенны в вопросах экологии, в них я вижу сплошной пофигизм и наплевательство.
– То есть? – не понял последней фразы Кирилл.
– Несмотря на колючку и предупреждение, - пояснил Виктор, - Все жители Ворошиловки от мала до велика ходят в этот лес за грибами и ягодами. Слава Богу, хоть зверья нет, а то и на охоту бы валом валили. В городе здешние маслята и лисички со шляпкой размером с блюдце, клубника величиной с теннисный мячик, да малина дикая толщиной с палец стоят огромных денег. Раньше и скотину тут пасли, вон трава мне по шею, как в саванне. А как стали коровы телят двухголовых рожать и молоко бурое давать, перестали сюда скотину гонять.