Год под знаком гориллы

Шаллер Джордж Б.

Перед сном мы садились поближе к печке и выпивали по чашке горячего какао. В чайнике кипела вода, над головами сушилась промокшая одежда. Мы сидели молча, наслаждаясь теплом до тех пор, пока ночной холод не начинал проникать в хижину. Тогда, обычно около восьми часов вечера, мы стелили постели и умывались не слишком тщательно — ведь, живя на лоне дикой природы, просто не успеваешь испачкаться. Изредка, раз в несколько недель, мы купались в ванне из оцинкованного железа. После этого мы поспешно забирались в спальные мешки и лежали в них, не шевелясь, дрожа от холода, пока не прогревали их собственным телом, и только тогда засыпали.

День гориллы

В октябре начались дожди. День за днем темные тучи покрывали вершины гор. Туман проникал в седловину не крадучись, на кошачьих лапках, а вваливался тяжело, слоновьей поступью, огромными клубами. Он растекался, принося с собой слабый запах гниющей листвы и моросящий дождь. В октябре, ноябре и декабре на каждый месяц приходилось в среднем двадцать три пасмурных дня. Дождь

шел ежедневно в течение двух с половиной часов. Капало с каждого листка, лишайники и мох были словно губки, пропитанные водой, тропинки превратились в болота, в каждом отпечатке копыта буйвола стояла лужица. Иной раз, когда я бродил по мокрому лесу по пояс забрызганный грязью, промокший до нитки, невольно мелькала мысль, что, наверно, есть на свете места, не такие трудные, более приятные в климатическом отношении, где тоже можно проводить научную работу. Но потом я оглядывался по сторонам и видел громады гор, лес узловатых, искривленных деревьев, где тусклый серебристый свет просачивался сквозь космы серо-зеленых лишайников, причудливыми узорами свисавших с ветвей. Это был мой собственный рай, со мной и с Кей его разделяли лишь гориллы и другие дикие животные. «Взойди на горы, услышь их привет, и в тебя вольются мир и тишина природы…» — писал Джон Мьюир. Теперь я его понимал. Я не променял бы Кабару ни на какое другое место на земном шаре.

Гориллы, по-видимому, не любили дождя. Когда начинался ливень, животные, которые были на деревьях, спускались вниз и сидели скорчившись на земле. Малыши возвращались к своим матерям, приникали к ним, чтобы не промокнуть.

Иногда два подростка прижимались друг к другу и застывали в такой позе, а струи дождя скатывались по их телам. В такую погоду гориллы, казалось, уходили в себя, свойственная им живость пропадала, и даже мое появление не возбуждало их. Один раз я набрел на группу горилл во время грозы. Ни одна горилла не пошевелилась, хотя я съежился под деревом в двадцати футах от ближайшего животного.

Меня приводила в недоумение реакция горилл на дождь. Зачастую они сидели под дождем, хотя легко могли остаться сухими, если бы прошли несколько футов и спрятались под наклонившимся стволом дерева. Случалось, правда, что вся группа собиралась под защиту дерева, толкаясь и теснясь, причем каждое животное старалось захватить местечко получше, где не капало. Один раз самка с детенышем попыталась протиснуться под дерево, где и так уже было тесно; другие обезьяны ее вытолкнули, визжа и скаля зубы. И все-таки та же самая группа, что один день прячется в укрытии, другой день остается под дождем. Я так и не понял причины такой непоследовательности. Возможно, гориллам довольно безразлично где бы ни быть. Подобное же происходило и по вечерам. Один раз все члены группы, сидевшие в уютных сухих местах под деревьями, вылезли из своих убежищ и устроили гнезда прямо под открытым небом, где их вовсю поливало дождем.

Обычно гориллы ходят на четвереньках, а когда передвигаются на задних конечностях, то редко проходят более пяти футов. Я видел дважды, как горилла, встав во весь рост, прошла более двадцати футов. Шел дождь, и животному, видимо, не хотелось мочить руки и грудь о растительность. Один раз под дождем самец с серебристой спиной прошел выпрямившись и скрестив на груди руки более двадцати пяти футов. Другой раз самка прошла таким образом шестьдесят футов, чтобы спрятаться под деревом.

В периоды сильных дождей гориллы простужаются легче, чем в другую погоду. Прозрачная слизь текла из их носов, и резкий кашель нарушал лесную тишину. Заболевания дыхательных путей и некоторые другие болезни, видимо, главная причина смерти горилл. Хорошо известно, что в неволе обезьяны часто гибнут от воспаления легких. Дикие гориллы Западной Африки страдают от фрамбезии, болезни, которая разъедает лицо, а также от болезни, напоминающей проказу. Скелеты животных в музеях свидетельствуют о том, что гориллы иногда страдают артритом. В Кабаре гориллы, казалось, были вполне здоровы. Многие болезни, обычные для низменных местностей, не встречаются на этих высотах: здесь нет ни москитов, ни мошки, ни клещей, ни других паразитов — переносчиков болезней. Когда я рассмотрел в микроскоп пробы экскрементов, то с изумлением обнаружил в них яйца круглых глистов, напоминающих человеческие скребни. Они присутствовали более чем в половине исследованных проб. Хотя наличие инвазии в кишечнике само по себе не обязательно означает серьезное заболевание, оно понижает сопротивляемость организма животного, особенно старого, и создает предрасположение к более опасным заболеваниям.

Как реагируют гориллы на заболевание или смерть одного из членов группы? Правда ли, что животные «покрывают его труп грудой листьев и засыпают землей, которую они наскребают и собирают специально для этого», — предположение, высказанное анатомом Оуэном? Горюют ли они, когда умирает член их группы, старый товарищ, с которым они изо дня в день общались? А может быть, они просто бросают труп или заболевшее животное, и его в конце концов пожирают звери и птицы, питающиеся падалью, и черви? Если верить сведениям, опубликованным охотниками, эти обезьяны обычно бросают раненых или мертвых членов группы, а сами уходят. Но охотник Фред Мерфильд утверждает, что «гориллы никогда не покидают своих раненых товарищей, если только они не вынуждены так поступить; я не раз видел, как Старик пытался увести пострадавшего члена семьи в безопасное место».

Крайне интересные наблюдения были сделаны в Кисоро. В ноябре 1959

года туристы заметили, что член одной из групп горилл страдает поносом. 6 февраля больное животное (это был вожак или один из вожаков стада) — самец с серебристой спиной, сопровождаемый большим детенышем, был встречен в лесу. Ничто не указывало на то, что где-то неподалеку находятся другие члены группы. Эти двое животных — крупный самец и детеныш продолжали бродить вместе, не возвращаясь в группу. Их видели 22 февраля, а на следующее утро самец был найден мертвым на склоне горы. Около него одиноко сидел детеныш. Африканцы попытались поймать детеныша, который не хотел уходить от тела своего мертвого товарища. Перед малышом стоял страшный выбор: убежать от людей в лес и бродить в одиночестве в поисках своей группы — он не справился бы с такой трудной задачей — или цепляться за последние остатки былой счастливой жизни в группе, цепляться за мертвого вожака, который впервые не смог его защитить. Детеныша в конце концов поймали, и позже он умер в лондонском зоопарке. Ветеринар произвел вскрытие мертвого самца и обнаружил, что кишечник последнего был сильно воспален, а само животное совершенно истощено, несомненно, вследствие поноса. Видимо, больное животное само ушло из стада, чтобы жить в одиночестве, а потом его настигла смерть. Возможно, что детеныш увязался за ним случайно и уж, конечно, не думая, что никогда больше не увидит свою мать и остальных членов группы.

Диллон, вожак VI группы (слева), сидит и зевает, показывая черные, покрытые налетом зубы

Поскольку группа IV, которую я наблюдал большую часть сентября, перешла в полосу бамбуковых зарослей, я теперь вел поиски к северу от нашего лагеря. Скоро я нашел новую группу, шестую, которая состояла из одного самца с серебристой спиной, одного с черной, девяти самок, двух подростков и семи детенышей. Вожак группы VI был крупным мускулистым животным, и я назвал его Диллоном потому, что его продолговатое лицо имело необыкновенное сходство с одним телевизионным актером. Про вожака Диллона никогда нельзя было с уверенностью сказать, что он сейчас сделает, его настроение менялось изо дня в день. Иногда он проявлял такое любопытство и нахальство, какого нельзя было ждать ни от одного другого самца с серебристой спиной во всей Кабаре; а бывали дни, когда он рычал на меня, бил себя в грудь, явно недовольный моим присутствием.

Собрав вокруг себя членов VI группы, Диллон (справа) зажал между губами лист за мгновение до того, как поднялся во весь рост и начал бить себя в грудь

В конце месяца одна очень приметная, бездетная самка исчезла из группы, и я никогда больше ее не видел. Может быть, она умерла, а может быть, просто примкнула к другой группе. Другая самка, Каштанка, была беременна, чего я тогда не знал. Это было мирное существо с шоколадно-коричневым мехом и отвислыми грудями. Ее детеныш родился в первой половине января, и с его появлением на свет она стала очень робкой: мелькала где-то в зарослях, и мне редко удавалось взглянуть на малыша. Когда детенышу исполнилось полтора месяца, она посадила его себе на спину. Это меня удивило, потому что детеныш явно не мог за нее крепко держаться, и большинство матерей начинает носить свое потомство таким образом только в трех-, четырехмесячном возрасте. Потом я целый месяц не видел эту группу, но в начале апреля гориллы вернулись в Кабару. Каштанка была уже без детеныша, и мне думалось, что, может быть, небрежность, с которой она обращалась со своим потомком, послужила причиной его смерти или исчезновения.

Пытаясь меня запугать, самец с черной спиной бьет себя в грудь

Между августом 1959 года и августом 1960 года в группах, которые я держал под постоянным наблюдением, появилось на свет всего тринадцать детенышей. Из них один умер, один получил серьезное повреждение и, вероятно, погиб вскоре после того, как я видел его в последний раз, а потомок Каштанки исчез и, несомненно, был мертв. Итак, в течение одного года смертность малышей до годовалого возраста составила 23 процента. Нельсон, доктор при миссии, расположенной около Кисоро, сказал мне, что детская смертность среди африканского населения этой местности, вероятно, такая же. На основании различных других вычислений я пришел к выводу, что от 40 до 50 процентов молодых горилл умирает, не достигнув шестилетнего возраста. Однако у горилл высокая рождаемость. Из двадцати семи самок, чье состояние наблюдалось непрерывно в течение более десяти месяцев, только у двух не было никакого потомства. Обе эти самки были уже немолодыми и с физическими недостатками — у одной глаз, вероятно, был поражен раком, у другой на коже была сыпь. Если применить к гориллам человеческую статистическую формулу — такое-то количество новорожденных на тысячу, то окажется, что рождаемость среди горилл в Кабаре — девяносто на тысячу, то есть в два раза выше, чем рождаемость в странах, где имеет место так называемый демографический взрыв. Разумеется, гориллы не пользуются медицинским обслуживанием и смертность среди них соответственно высока.