Гоголь. Мертвая душа
Шрифт:
– Совершенно верно, мой мальчик, кивнул Багрицкий. – Вашей наблюдательности можно только позавидовать. – Так что там насчет мертвых душ? Мы ведь условились, не так ли?
Прежде чем ответить, Виктор перевел взгляд на Гоголя.
– Признайтесь, вы ведь расспрашивали об этом мою сестру?
– Было дело, – согласился он со вздохом. – Но она ничего мне не открыла. Сказала, что боится. И я не. стал настаивать, как вы понимаете.
Вынужденный прибегнуть к обману, он почувствовал, что краснеет.
– Понимаю, – сказал юноша. – Элеонора не зря боялась. Этот человек, он настоящий колдун. Его магическая сила настолько велика,
– Кто он? – не выдержал Багрицкий. – Назовите его имя. Где его найти?
Виктор молчал, кусая пальцы. Было очевидно, что в нем идет трудная внутренняя борьба.
– Говорите же, юноша! – поторопил его Гоголь.
Виктор покачал головой, глядя в пол.
– Не сегодня, – тихо пробормотал он. – После похорон. Вы дадите мне знать, где остановились, и я пришлю вам записку с фамилией. Больше ничего. Вам придется довольствоваться этим, господа.
Он поднял взгляд, и стало ясно, что переубеждать его бесполезно.
– Слово чести? – требовательно спросил Багрицкий.
– Слово чести! – Торжественно произнес Виктор.
В дверь постучали. Это был красавец Баскаков, глаза которого неприятно косили.
– Виктор? – удивился он. – Что ты здесь делаешь?
– Зашел попрощаться с господами, – ответил юноша. – Они уезжают.
– Вот как? Жаль, жаль! – Произнося эти слова, управляющий делами не мог скрыть своего удовлетворения услышанной новостью. – Но какое совпадение! Виктор Степанович как раз прислал меня, чтобы предложить вам в пользование одну из своих бричек, с кучером. Он, хоть и убит горем, не забыл о вас, господа. И подумал, что вам, наверное, стало неуютно в доме, превращенном волею судьбы в юдоль скорби. Кстати, Надежда Константиновна велела передать, чтобы вы не утруждали себя присутствием на похоронах. Приглашены только самые близкие. Так что...
Баскаков развел руками. Когда он и Черногуб младший удалились, Багрицкий посмотрел на Гоголя и сказал:
– Вот ведь как нас выпроваживают. Такое впечатление, что мы мешаем.
– Я не в обиде, Алексей. Мы здесь совсем чужие.
– Я понимаю. И все же меня не покидает ощущение, что от нас хотят избавиться как можно быстрее. Будто готовятся к чему-то.
– К похоронам они готовятся, Алексей! – напомнил Гоголь.
– Ну да, ну да...
Это было сказано таким тоном, что можно было не сомневаться: Багрицкий остался при своем мнении. Гоголь не стал его переубеждать, поглощенный своими невеселыми мыслями. Он чувствовал свою ответственность за гибель дочери Черногубов и жаждал отмщения. Он не сомневался, что убийца был подослан тем самым повелителем мертвых душ, который знал способы проникать в замыслы других людей и предотвращать их.
Собрав вещи и передав их слугам, товарищи спустились во двор. Мадемуазель выглянула, чтобы украдкой помахать Багрицкому платочком, и скрылась. Хозяева дома не вышли попрощаться с гостями, а лишь проводили взглядами из-за штор. Зато перед крыльцом стояла обещанная бричка с парой сытых лошадей. Пока возница и слуги занимались укладкой багажа, Гоголь и Багрицкий проследили за прибытием экипажа, из которого выбрался худой и весьма надменный господин с черными, будто крашеными волосами, напудренным лицом и такими густыми ресницами, что глаза его казались подведенными.
– Артист? – предположил Багрицкий. – Что он здесь делает?
Встречать господина выбежал Баскаков и, делая это с явной
– Надолго к нам, господа? – спросил Верховский, переводя испытывающий взгляд с одного собеседника на другого.
– Пока не знаем, – ответил Багрицкий, прищурив глаз.
– Приятно видеть людей, которые никуда не торопятся и располагают собой и своим временем, – сдержанно улыбнулся Верховский. – Буду рад, если вы навестите меня и мою супругу в нашем имении. Вам каждый укажет дорогу.
С этими словами он взял госпожу Верховскую под руку и повел в дом. Она прошла мимо товарищей с таким видом, будто их не существовало на свете.
– Однако! – пробормотал восхищенный Багрицкий. – Какая красавица! И сколько гонору! Не удивлюсь, если в ее жилах течет кровь польских шляхтичей.
Гоголь лишь пожал плечами. Похоже, он вообще разучился удивляться.
Глава XVII
Гостиница была как гостиница: с умеренным количеством тараканов и крыс, с комковатыми тюфяками и сплющенными в блин подушками. Багрицкий, не зная, чем себя занять, то чистил свои пистолеты, то спал, то делал вид, будто читает газету, оставленную прежними постояльцами. Гоголь начинал и бросал роман, начинающийся с ночного свидания в спальне молоденькой девушки. Работа не ладилась. Поля рукописи были усеяны закорючками, вензелями и профилями, а самого текста было мало. Однако сидение за колченогим столом позволяло как-то скрасить время, которое без этого тянулось слишком медленно.
К радости друзей, снаряжая их в путь, хозяева позаботились об их пропитании и распорядились поставить в бричку корзину с провизией. Еды хватило на два дня. Дальше предстояло питаться в трактирах, и это по понятной причине не воодушевляло наших героев. В голову Багрицкого пришла идея, которую он счел блестящей, раз решил поделиться ею с товарищем.
– Придумал! – воскликнул он, лежа на кровати с закинутыми за голову руками. – Отправим покупать еду Осипа.
Осип был кучер, приставленный к ним вместе с бричкою. В ней он и ночевал, и занимался там черт знает чем, поскольку господа никуда не выезжали, а безвылазно сидели в своем нумере. Но всему приходит конец: и хорошему, и плохому, и тому, чему даже определения подходящего не подберешь. В гостиницу явился Виктор. Когда он вошел, товарищи не сразу узнали его. Пока они не виделись, он успел повзрослеть сразу лет на пять, а то и на десять. Возле губ и между бровей обозначились морщины, которых там прежде не было. Но больше всего поразил Гоголя клок седых волос, появившийся над ухом юноши.
Багрицкий, не отличавшийся деликатностью, спросил светским тоном, как прошли похороны сестры, как будто речь шла о бале или увеселительной поездке.
Виктор дико взглянул на него воспаленными глазами и ответил:
– Гроб накрыли крышкой и закопали в землю, что же еще.
– Мой друг хотел сказать, что вы, верно, трудно пережили эту трагедию, – вмешался Гоголь. – Смерть близких всегда производит тягостное впечатление.
– Смерть? – переспросил его Виктор с неуместным смешком. – А что, если ее нет, смерти?