Гоголь. Мертвая душа
Шрифт:
Спохватившись, Гоголь прокрался к двери и выглянул, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет.
– Я пропал! – пробормотал он. – Сыщики найдут мои следы у окна. Как я объясню им это? Если они узнают о ночном свидании...
– О свидании ни звука! – предупредил Багрицкий. – Собирайся, и пошли. Потопчемся возле окна на глазах у всех. Скорее.
Они сбежали вниз, растолкали заплаканных баб на крыльце и направились к окну несчастной Элеоноры. Там же стояли дворовые мужики, которых Багрицкий принялся расспрашивать для отвода глаз. Гоголь шагал из стороны в сторону, приминая траву и оставляя отпечатки на сырой с ночи земле. Багрицкий спровадил мужиков
– Загляни в окно, Николай.
– Зачем? – испугался Гоголь.
– Чтобы оправдать свой след на приступке.
– Но меня увидят!
– Вот и хорошо, что увидят. Смелее!
Гоголь подчинился. Он плохо видел сквозь отражения в стекле и смог рассмотреть лишь людей, обступивших кровать. Одно или два лица обратились к нему. Гоголь поспешил спрыгнуть.
– Ну вот, – удовлетворенно произнес Багрицкий, – теперь у них против тебя ничего нет.
Гоголь повернулся в ту сторону, куда глядел товарищ, и увидел подкативший экипаж казенного черного цвета. Это были сыщики и дознаватели. Они не сразу направились на место преступления, задавая вопросы дворне и поглядывая в направлении дома так внимательно, что их взгляды ощущались на расстоянии.
С крыльца спустился Виктор и промаршировал прямо к гостям своих родителей. На Багрицкого он не посмотрел, обратился к Гоголю.
– Сударь, – его тон был сух, как и его покрасневшие глаза, – вчера я передал вам письмо моей бедной сестры, которая ночью была зверски убита. Я хочу знать, о чем она вам писала. Это мое право.
У Гоголя помутилось в глазах. Сквозь звон в ушах он услышал мягкий, соболезнующий, но вместе с тем исполненный укора голос Багрицкого:
– Юноша, мадемуазель Элеонора просила Николая Васильевича дать ей несколько уроков из истории и- русской словесности. Он, да будет вам известно, является преподавателем Патриотического института в Петербурге. Неудивительно, что ваша сестра пожелала воспользоваться такой возможностью.
– Что теперь говорить об этом, – печально произнес Гоголь, успевший овладеть собой.
Виктор понимающе кивнул.
– Теперь понятно. Господа, если мой вопрос задел вас или показался неуместным, то прошу простить меня. Я, как видите, нахожусь в весьма расстроенных... расстроенных чувст... чувствах.
Губы юноши разъехались, лицо сморщилось, он расплакался. Гоголь обнимал его и похлопывал по спине, когда к ним приблизились должностные лица, поставленные расследовать убийство.
Последующие два дня прошли так, как только и могли пройти в имении, где произошло кровавое преступление, унесшее жизнь любимой дочери безутешных родителей. Надежда Константиновна была вне себя от горя, ее лицо распухло и постарело до неузнаваемости, она заговаривалась и постоянно пила сильнодействующие остропахнущие капли. Ее супруг каждый час собирал следователей у себя, требуя подробнейшего отчета. Выяснилось, что на другой стороне пруда парень и девка, шалившие в ивняке, видели человека, приплывшего поздней ночью и убежавшего в поля. Собаки след не взяли, поскольку земля была смочена водой. Следствие зашло в тупик. Был сделан вывод, что Элеонора стала жертвой бродяги, который забрался в открытое окно и попытался надругаться над нею спящей. Очнувшись, она хотела закричать и была задушена.
Трагедия подействовала на обитателей дома удручающе. Все ходили на цыпочках, сгорбившись, и разговаривали вполголоса, словно боясь потревожить не отлетевшую еще душу. В любое время суток можно было слышать рыдания Надежды Константиновны, причитающей: «Ангел мой, ангел, на кого
– Я больше не выдержу, Алексей, – сказал Гоголь под вечер второго дня. – Мы должны уехать.
– Куда? – осведомился Багрицкий. – И как это будет воспринято городничим? Он сочтет это невежливым поступком, а может, и оскорблением. Думаешь, после этого нас долго будут терпеть в городе?
– Эта похоронная атмосфера действует мне на нервы.
– Мне тоже. Но придется потерпеть. Хотя бы ради бедняжки. Она умерла ради того, чтобы мы напали на след. И теперь у нас есть зацепка.
Беседа проходила в комнате Гоголя, куда слуги принесли разных холодных закусок и солений. Про хлеб они забыли, а идти искать не хотелось.
– Зацепка! – повторил Гоголь с мрачной иронией. – Недалеко же мы продвинулись за неделю с лишним. Кто этот уездный чародей, воскрешающий мертвых? Как до него добраться? Сам знаешь, Алексей, правды от здешней публики не добьешься.
– Сердце мне подсказывает, что скоро мы все выясним, Николай, – сказал Багрицкий. – Это как в разведке. Часы идут, ты изнываешь от бездействия и готов выкинуть черт знает что, лишь бы нарушить проклятую неопределённость. Но вот ты себя переломил и продолжаешь сидеть в засаде, и вдруг госпожа Удача улыбается тебе благосклонно.
– Да ты поэт, Алексей! – воскликнул Гоголь, приятно удивленный красноречием товарища.
– Нашим драгунским полком командовал в Польше сам Денис Давыдов, – похвастался Багрицкий. Вот на кого я равняюсь. Прочитать тебе что-нибудь?
Отказаться было невозможно. Но стук в дверь избавил Гоголя от необходимости слушать стихотворения товарища. Явился Виктор, осунувшийся, повзрослевший, с синими кругами вокруг глаз.
– Я пришел сообщить вам нечто крайне важное, господа, – произнес он, не пожелав занять придвинутый ему стул. – Когда моя милая сестра была... была... – он сглотнул, пропустив окончание, и товарищи не стали просить его уточнять, что он имел в виду, – я слышал, как вы расспрашивали всех про мертвые души, – продолжал Виктор. – Они вас по-прежнему интересуют?
– Еще как! – подтвердил Багрицкий, оседлавший стул таким образом, как если бы немедленно собрался скакать куда-то верхом. – Не испытывайте наше терпение, юноша!
– Я скажу вам, – пообещал Виктор. – Но за это вы должны пообещать мне одну вещь, господа.
– Какую? – воскликнули они одновременно.
– Я прошу вас покинуть наш дом. Батюшка и матушка сами стесняются просить вас об этом, но... Не сочтите мою просьбу за проявление непочтительности. Я волнуюсь о родителях своих. Кто теперь сделает это, как не я? – Виктор поднял свои измучанные, но по- прежнему ясные глаза на слушающих его мужчин. – Матушку разбирают рыдания всякий раз, когда она слышит или видит вас, господа. Материнское сердце! Она внушила себе, что смерть Элеоноры как-то связана с вашим приездом, и переубедить ее невозможно.
– Мы понимаем, – поспешно произнес Гоголь, нервно ломавший пальцы на протяжении всей этой тирады.
– И мы уедем, Виктор, – пообещал Багрицкий. – Слово офи... дворянина.
Юноша горько усмехнулся.
– Я с самого начала распознал в вас военного кавалериста, – признался он. – Когда вы входите в помещение, то делаете так... – он придержал воображаемый эфес. – И ноги переставляете своеобразным образом, Алексей Иванович. Вот так... – Виктор прошелся еще немного. – Это чтобы шпорами не цепляться, да?