Golden Age
Шрифт:
Селяне заполонили участок земли в самой середине деревни, играющий роль площади, и оставили свободным лишь небольшое пространство, заключив его в кольцо. Из промерзшей почвы торчали три шеста, к крайним из которых были привязаны два человека, опустивших головы. Спутанные, грязные волосы скрывали их лица, а у ног каждого возвышалась куча сухих веток. Люди же вокруг бесновались, и король кожей ощущал их ярость и гнев. То и дело в воздух взметались грабли и колья, предназначенные для сельского хозяйства, а не выражения злости. Толпа, пребывая в бешенстве и исступлении, не заметила подтянувшихся из леса нарнийцев, что застыли в таком же оцепенении, как и мальчик, на плечо которому опустился старый филин.
– Что здесь происходит? – прошептал Эдмунд, не в силах оторвать глаз от ужасающего зрелища. Он никогда не испытывал чувства, что десятки людей рядом существуют, точно единый организм, требующий сейчас крови, яростный, обезумевший.
– Это казнь, Ваше Величество, - произнес хмуро Меар. Король вздрогнул всем телом. Ему внезапно стало понятным предназначение хвороста у ног связанных людей. Он с ужасом произнес:
– Их что, сожгут? – и молчание филина сказало все. В горле сразу пересохло, в желудке забурлило. Эдмунд боялся даже представить, какие страдания испытывает человек, которого сжигают заживо. Это не смерть от меча, быстрая и милосердная. Это мучительная, жуткая кончина. Что нужно совершить, чтобы быть приговоренным к такой смертельной пытке? И кем нужно быть, чтобы приходить полюбоваться на это отвратительное зрелище?! Все внутри короля восстало против подобной жестокости. Что бы ни совершили эти люди, они не должны умирать таким образом. Это мальчик и высказал охрипшим голосом, на что Меар покачал головой.
– Нам лучше не вмешиваться, Ваше Величество. Это чужая страна со своими законами и порядками.
– Но…
– Прошу, прислушайтесь ко мне. Их наверняка приговорили к смерти за дело. Нельзя препятствовать свершению правосудия, даже если его методы Вам не угодны, - здраво возразил филин. Эдмунд покосился на него и повернулся обратно к будущим кострам. Конечно, птица была права. Это не его государство, не Нарния, где его волю необходимо исполнять в точности. Это Теребинтия, чужая территория, на которой правит король Освальд. Влезать в это дело и впрямь будет глупо… Но уйти мальчик не мог. Его сердце противилось этому, а разум твердил, что развернуться, когда за спиной будут сгорать заживо люди, будет трусостью, как и попытка удалиться до начала казни. Раз Эдмунд оказался здесь… То он будет свидетелем этой казни, провожая преступников в последний путь и желая им как можно скорее избавиться от мук и найти искупление. Он будет свидетелем того, что суд порой вынужден принимать жестокие решения во имя блага страны. И пусть это зрелище отпечатается в памяти и вызовет тошноту своей жуткостью, младший король Нарнии не уйдет. Так что он не двинулся с места, когда в центре площади возникло движение, лишь продолжил наблюдать издалека. Казалось, его уверенность, граничащую с горечью, ничто не могло поколебать…
Деревню огласил истошный, отчаянный крик, от которого кровь застыла в жилах. Не верящий своим ушам Эдмунд обернулся, ища глазами его источник, и сердце его рухнуло с громадной высоты. Двое мужчин тащили к третьему столбу девчонку, рыдающую так надрывно, что волосы вставали дыбом. Она была совсем еще маленькой, почти как… Как Люси… Ярость и негодование вспыхнули в короле, отозвались в ушах львиным рыком. Он не мог вообразить преступления, за которое ребенка могли приговорить к казни, да еще какой! Наверное, то, что несчастная была ровесницей младшей сестры, сыграло роковую роль. Филин громко и предупреждающе ухнул, забил крыльями, пытаясь удержаться на неустойчивом насесте. Бледный как смерть Онур попытался остановить Эдмунда, схватить того за руку, но король сверкнул глазами так, что юноша невольно разжал пальцы. Ему оставалось только последовать за мальчиком, который решительно пробивался сквозь толпу. Крестьяне охали, когда их бесцеремонно отталкивал в сторону какой-то пацан, с лица которого сходили краски по мере того, насколько обреченными становились рыдания девочки. Ее уже привязали к третьему столбу – и почему Эдмунд сразу не догадался, что он не останется пустым?! Тогда у него было бы больше времени в запасе, ведь он не преодолел и половины пути, а мужчина, исполнявший роль палача, зажег факел под яростные крики толпы! Правда, их требующий расправы рокот уже нарушили первые восклицания – нарнийцы последовали за своим правителем, пугая людей своим нечеловеческим обличьем. Оно вызывало у селян ужас, дикий страх, и начала подниматься паника. Кажется, зазвенело позади оружие, но для Эдмунда сейчас не существовало ничего, кроме пылающего факела, приближающегося к сухим веткам под ногами девчонки. Она уже не кричала, а глухо, тихо плакала, смирившись с взявшей ее за руку смертью. И если две другие фигуры хранили мрачное молчание, то эта девочка придавала королю сил и подбрасывала в пламенный гнев дров. Когда мальчик наконец вырвался из охваченной паникой толпы, вывалился из ее плотных рядов в самый центр площади и проревел приказ остановиться, огонь на факеле жадно лизнул хворост, и тот вспыхнул… И зазвенел извлекаемый из ножен меч.
***
– Мы об этом пожалеем, - мрачно заявил Меар. Филин, нахохлившись, сидел рядом с Эдмундом и сверлил его янтарными, неподвижными глазами. Ему не было нужды моргать, из-за чего давление, оказываемое этим взглядом, только усиливалось. Мальчик шмыгнул носом и вытер с него черную сажу. Правда, особого эффекта это не возымело – руки также были все в копоти и грязи. Это касалось и меча, которым он перерезал веревки. Придется долго оттирать лезвие от сажи…
– Они хотели сжечь заживо ребенка! – воскликнул король в ярости, но уже поспокойней, чем пару часов назад. Тогда он рвал и метал, теперь же мог держать себя под контролем, но утихомириваться по-прежнему не собирался. – Что такого могла совершить маленькая девочка, вот скажи мне! Такие жестокость и варварство недопустимы!
– В любом случае, нас это не касается, - резко отозвался Меар, расправляя и вновь складывая крылья. – Это дела Теребинтии, в которой Вы не имеете власти. На острове Вы всего лишь посол Нарнии… Вмешавшийся в казнь самым бесцеремонным образом. Последствия могут быть очень серьезными. Все, на что нам осталось уповать, - это на милость Освальда.
– Я не мог пройти мимо! – свирепо отозвался Эдмунд, не желая признавать горькую, но правоту спутника. Он и сам прекрасно знал, что сильно ограничен в полномочиях на чужих землях, иначе не остался бы на месте в первой половине казни. Но когда крестьяне выволокли к кострам ребенка, ровесницу Люси, его терпению и выдержке пришел конец! Король не мог позволить девочке погибнуть. Разве не может суд впасть в заблуждение? – Я не могу представить, каков ее проступок, раз за него положена столь ужасная кара. Возможно, здесь какая-то ошибка или недоразумение… Король Освальд поймет мое вмешательство и разберется во всем. Он примет справедливое решение…
– Судя по тому, что первым он принял старшину деревни, а не Вас, хороших вестей ждать не стоит, - отметил холодно Меар. Эдмунд сердито засопел. Что правда, то правда. Мальчик и филин ждали в приемной правителя Теребинтии, которую прежде них покинул глава селения, в котором произошло столкновение. Король еще на месте пытался выяснить, в чем же состоит вина подсудимых, но, к сожалению, местного диалекта он не знал. Ни черта из полной ярости и жара речи чужестранца он не понял. Даже Онур, бывавший в Теребинтии прежде, не смог ничего толком разобрать. С огромным трудом, на ломаном языке матрос сумел вырвать из слов старшины куски, которые и возмущали, и пугали нарнийского короля. «Вы еще об этом пожалеете» и что-то про колдовство. Если и так, то Эдмунд благодарен судьбе за то, что она позволила Рассвету причалить именно так, чтобы не позволить свершиться такой кровавой расправе! Потому что это было правильно. Никогда нельзя исключать ошибку. Разобравшись во всем, король Освальд наверняка примет правильное решение, и мальчик, конечно, не будет ему препятствовать.
Двери, ведущие в кабинет местного лидера, со скрипом отворились. Эдмунд выпрямился, с вызовом и высокомерием взглянув на вышедшего из них старшину. Тот покачал головой и что-то сказал. Однако стоило мальчику сделать мимолетное движение, даже не в его сторону, как крестьянин сразу же отшатнулся, выкрикнув нечто, полное страха и ужаса. Это поселило в душе Эдмунда тревогу и смятение. Что такого он совершил, чтобы самое обычное движение вызывало такую реакцию? Местные жители очень боялись нарнийцев, среди которых было только два представителя рода человеческого. Остальные, фавны и сатиры, повергали их в настоящую панику. Она и помогла королю прервать казнь и разогнать толпу, но разве встреча с волшебными нарнийскими существами произвела настолько глубокое впечатление на разум крестьян, что до сих пор от него шарахаются?
Сопровождавший старшину воин поклонился королю. Когда лицо его показалось из тени, в животе закрутился неприятный жгучий комок. От самого глаза до подбородка кожу северянина рассекали четыре глубоких, застарелых шрама, что придавало крупному, высокому мужчине еще больше свирепости и мощи. Но голос его оказался неожиданно глубоким и спокойным.
– Ваше Величество король Эдмунд Справедливый. Мое имя Маркус, я преданный слуга и правая рука моего господина. Позвольте выразить Вам свое почтение и сообщить, что мой повелитель ожидает Вас.
Мальчик кивнул, не в силах сдержать нервного волнения. Его терзало это ожидание, хотелось как можно скорее встретиться с правителем Теребинии и объяснить ему всю ужасность ситуации, которую проклятый крестьянин наверняка извратил до невозможности. Однако, вступив за тяжелые, дубовые двери, Эдмунд понял, что дела обстоят куда хуже, чем он предполагал. Это все Меар накаркал! Ему бы вороном родиться, а не филином.
Король Освальд был невероятно зол. Нет, он пребывал в истинной, звериной ярости, взглянув на нарнийского посла взглядом дикого коршуна. Резкие, заостренные черты его лица только добавляли сходства с хищной птицей, что, кажется, уже вытянула кривые когти и готова обрушиться с небес… По спине пробежали мурашки, но мальчик гордо поднял голову после того, как уважительно кивнул. За внешней бравадой он успешно скрывал свое волнение, которое крепло с каждым мгновением нахождения рядом с повелителем севера. Слишком тот был разъярен, взбешен, причем злость эта была обжигающей, ледяной, а не пламенной, как у Рабадаша. Север и юг были полными противоположностями.