Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
Здешние места определенно шли Конкордии на пользу. Она поправилась, что, по мнению Аркадия, не портило ее ничуть. Ее кожа стала смуглой, словно у креолки, а светлые волосы не то еще более выгорели, не то просто смотрелись ярче.
— Какая ты красотка… — восхитился ей Аркадий.
— Точно красотка? — улыбаясь, уточнила она. — Не касторка?..
Выпив молоко и промокнув губы салфеткой, она отставила поднос на пол и развела руки:
— Ну, я готова, целуй меня.
Аркадий присел и поцеловал ее в пахнущие молоком губы.
Впрочем, только поцелуем все не ограничилось.
Еще через час мысли, отложенные страстью, вернулись в голову.
И, сем больше размышлял Аркадий, тем четче проступало решение: действовать надо самому. Город велик, а положиться в нем не на кого. Ну, может быть, кроме Конкордии. Но беспокоить ее для влюбленного юноши было святотатственно.
Все выглядело просто: Следовало ехать в город, взять Ладимировского за задницу стальными пальцами. Выдать художника и его сообщников, ежели таковые имеются, полиции. А далее — полиция пусть разбирается, а он вернется сюда и будет проводить время с любимой, напишет повесть о разоблачении шпиона.
Итак, решено, он едет. Встав, Аркадий принялся одеваться его взгляд скользил по линиям тела Конкордии. От изящных, крохотных ступней, по ножкам к выпуклости попки, по спине, задержавшись на миг на ее талии к шейке, плечикам, на которых лежали локоны ее светлых волос.
Захотелось броситься к ней и покрывать поцелуями каждый дюйм ее тела. Однако удалось сдержаться. Вместо этого Аркадий сказал.
— Мне надо съездить в город. Это не займет много времени. Я вернусь к вечеру. В худшем случае — ночью.
— Зачем это тебе?
— Мне надо… Победить…
Конкордия встала и тоже принялась одеваться.
— Я поеду с тобой. Все равно мне надо возвращаться в город.
— Ну, зачем же? За домик заплачено до послезавтра?..
Два дня с любимой — это была роскошь еще небывалая в его жизни.
— Брось… Ты мужчина, у тебя есть дела. Мы ведь все равно будем видеться. Ведь в самом деле, не надумал же ты меня бросить?..
Аркадий кивнул: Бог знает, как выйдет с Ладимировским. Вдруг окажет сопротивление, случится погоня, и до вечера управиться не получится. К тому же раскрытие шпиона сулило почет. И пусть Конкордия знает, что ее любит не просто удачливый мальчишка, но проницательнейший репортер.
Удалось сторговаться за бричку, на которой отправились по дороге, что вилась вдоль побережья. И через час, проезжая по Базарной площади, Аркадий спрыгнул наземь.
— Буду у вас вечером, — бросил он Конкордии.
Та чопорно кивнула — при посторонних они условились вести себя сдержанней.
Бричка поехала по Греческой к пансиону, а Аркадий заспешил вверх по Торговой. Заглянул к Рязаниным и в воротах, надо же такому случиться, налетел на Ники, который как раз собирался куда-то ехать верхом.
— Это хорошо, что я тебя встретил. А поедем со мной? — попросил Аркадий сразу, без приветствий.
— Куда?
— К Ладимировскому. У меня к нему дело.
— А нельзя ли отложить на пару деньков? Я еду в поместье…
— Ты же обязался мне помогать. Да и не займу я тебя надолго. Обещаю!
Отправились на Екатерининскую, к Ладимировскому. Пока ехали, Ники рассказал, что Катенька, дочь купца, с которой он уединялся в день смерти генералов, и которая не посмела поднять голос в защиту своего кавалера, сейчас выехала в поместье родителя. Молодые люди помирились, Николай простил ее слабость, и намерен навестить ее нынче вечером. К слову сказать, в имении гостит кузина Катеньки, между прочим, совсем не дурнушка. И если Аркадий желает… Разумеется, Дашеньке Николай ничего не скажет…
Аркадий, впрочем, не желал.
…Ладимировского застали в студии, где он набрасывал карандашный эскиз. Запасные карандаши, заложенные за ушами, делали художника чем-то похожим на Мефистофеля.
— А, господа! Доброго дня! С чем пожаловали.
Аркадий согласился, что день действительно добрый, но о цели визита попросил проговорить приватно.
— А зачем же я сюда ехал? — возмутился Николай.
— Посиди, поскучай, сделай одолжение.
Глупо улыбаясь, Ладимировский указал на дверь, за которой находилась столовая.
— У меня тут немного неубрано, — как бы извинился художник.
— Пустое.
«Немного» — было несколько не то слово. В столовой царил хаос, краски и карандаши лежали рядом с бутылками мадеры и хереса. И, бывало, во время какого-то застолья иной захмелевший гость мазал поверх булки хлеба охряной краской.
— Ну, так слушаю тебя, Аркадий.
Тот задумчиво прохаживался по комнате. Юноша с ужасом вспомнил, что свое оружие, нож, купленный на блошином рынке, он оставил дома. И теперь, если Ладимировский во время разоблачения бросится на него, защититься будет нечем.
Хотя в соседней комнате сидел Ники, и, случись что, он придет на помощь. Если, конечно, не в сговоре со шпионом.
— Итак? — в голосе Ладимировского заскользило нетерпение.
— Я бы хотел поговорить с вами о том вечере, когда мы встретились на дороге в Гайтаново, — сказал Аркадий, присматривая бутылку повесомей. — Вы еще ехали в коляске протоирея.
— Помню, конечно же, — кивнул художник. — Но вы ведь об этом уже спрашивали. Я писал полотно с подсолнухами. Вы разве не помните?..
— Помню. Да только картину вы там не рисовали.
— Матка Боска, а что же я по-вашему там делал.
— Сие мне неизвестно. Но картину вы нарисовали ранее. Это свидетельствует о том, что вы заранее подумали об оправдании, что у вас имелся некий умысел.
— Что за брехня! С чего вы это взяли?
— У вас луна не в той фазе. В день встречи не могла она быть такой, как вы ее изобразили.
Пробежал холодок неуверенности. А если он понял свою ошибку и успел перерисовать. Но нет.