Голубой Лабиринт
Шрифт:
Пендергаст чуть сильнее сжал трубку.
– Продолжай.
— Плохая новость заключается в том, что у меня вообще нет никаких новостей.
— Понятно.
— Я использовал кое-какие серьезные навыки, потратил много денег и обратился за помощью как здесь, так и за границей. Несколько агентов под прикрытием рисковали своим разоблачением, так как возможно некоторые иностранные правительства скрывают информацию, связанную с операцией «Лесной пожар». Но я ничего не добился. Нет никаких признаков того, что Альбан появлялся в Бразилии или где-либо за границей. Никаких данных о его въезде в страну – я использовал систему распознавания лиц на таможне
Пендергаст воспринял это молча.
— Все же возможно, что-нибудь и всплывет с неожиданной стороны, может из какой-то базы данных, что мы пропустили. Но я исчерпал все стандартные способы, и даже чуть больше.
Пендергаст продолжал молчать.
— Мне жаль. – Продолжал голос из телефона. — Для меня... это более чем просто унизительно. С моими возможностями, я привык к успеху. Я боюсь, что я показался слишком самонадеянным на нашей последней встрече, что дал вам надежду.
— Не нужно извиняться, — сказал Пендергаст. – Я не надеялся. Это дело слишком сложное.
Наступило недолгое молчание, прежде чем голос в телефоне заговорил снова.
— Есть кое-что, что вы хотели бы знать. Лейтенант Англер, главный следователь нью-йоркской полиции по делу вашего сына… Я просмотрел его внутренние отчеты. Он интересуется вами.
— Правда?
— Ваше нежелание сотрудничать… и ваше поведение – пробудило его любопытство. Ваше присутствие при вскрытии, к примеру. И ваша заинтересованность в том куске бирюзы, который вы убедили полицию отдать вам на время, и теперь, насколько я понимаю, не торопитесь отдавать обратно. У вас будут проблемы с Англером.
— Спасибо за совет.
— Не обращайте внимания. Еще раз, я сожалею, что не смог найти больше. В любом случае, я продолжаю наблюдать. Если я еще как-то могу быть вам полезен, звоните на основной номер в Лэнгли и попросите сектор Ю. А я, в свою очередь, сообщу вам, если что-то найду.
Телефон замолк.
Пендергаст на мгновение замер, уставившись на свой мобильный телефон. Затем он сунул его обратно в карман и направился по каменной дорожке к выходу из чайного садика.
***
В большой кухне, находящейся в личном пространстве квартиры, экономка Пендергаста, Куоко Ишимура, резала зеленый лук. Когда агент вошел в комнату, она взглянула на него, и жестом показала, что на автоответчике ожидает сообщение. Пендергаст кивнул в знак благодарности, затем продолжил путь по коридору до своего кабинета, вошел, снял трубку, и, не садясь за стол, включил автоответчик.
«Эм, эх, мистер Пендергаст» — это был торопливый, с придыханием, голос доктора Падена, музейного минеролога, — «Я изучил образец, который вы оставили мне вчера, с помощью дифракции рентгеновского излучения, светлопольной микроскопии, флюоресценции, поляризации, диаскопического и эпископического освещения, а также с помощью других тестов. Это определенно натуральная бирюза: твердость 6, показатель преломления 1,614 и удельный вес около 2,87, и, как я уже говорил, нет никаких признаков стабилизации или восстановления. Однако, я заметил некоторое, хм, любопытное явление. Размер вкраплений очень необычен. Я никогда не видел таких полупрозрачных, паутинной формы вкраплений. И цвет.. Этот камень не происходит ни из одной из известных шахт, и нет никаких сведений о его химическом составе в базах данных.. короче, я, хм, полагаю, что это редкий экземпляр из
Пендергаст не стал слушать оставшуюся часть сообщения. Одним движением пальца он удалил его и повесил трубку. Только тогда он сел за стол, поставил локти на полированную поверхность, оперся подбородком на сцепленные пальцы и уставился в одну точку, не видя ничего.
***
Констанс Грин сидела в музыкальной комнате особняка на Риверсайд-драйв, тихо играя на клавесине. Это был великолепный инструмент, созданный знаменитым Андреасом Ракерсом II в Антверпене в начале 1650-х годов. Кромка великолепного твердого дерева была в позолоте, а на внутренней сторонке крышки инструмента были изображены пасторальные рисунки прыгающих на зеленой поляне нимф и сатиров.
Пендергаст не был поклонником музыки. Но, так как вкус Констанс по большому счету ограничивался барокко и ранним классическим временем – она была превосходной клавесинисткой, и Пендергаст получил удовольствие, приобретя для нее лучший инструмент того времени. Остальная комната была меблирована просто и со вкусом. Два старых кожаных кресла стояли перед персидским ковром, а с двух сторон располагались две лампы Тиффани. В одной из стен находился встроенный книжный шкаф, заполненный оригинальными изданиями нот композиторов семнадцатого и восемнадцатого веков. Противоположную стену занимали полдюжины выцветших рукописных партитур, написанных от руки Телеманом, Скарлатти, Генделем и другими композиторами.
Нередко Пендергаст, как призрак, проскальзывал в комнату и садился в одно из кресел, наблюдая за игрой Констанс. Но в этот раз Констанс увидела его стоящим в дверном проеме. Она подняла бровь, как бы спрашивая, прекратить ли играть, но он просто покачал головой. Она продолжала играть Прелюдию № 2 в до-диез миноре из сборника Баха «Хорошо темперированный клавир». Пока она играла без особых усилий короткий отрывок, очень быстрый и сложный, с пассажами остинато, Пендергаст стал занимать свое привычное место в кресле, а вместо этого беспокойно бродил по комнате, взяв сборник нот из шкафа и лениво перелистывая его. Только когда она закончила играть, он сел в одно из кожаных кресел.
— Ты красиво играешь этот отрывок, Констанс, — сказал он.
— Девяносто лет практики хватило, чтобы улучшить технику, — ответила она с тенью улыбки. — Есть новости о Прокторе?
— Он выкарабкается. Он больше не в реанимации. Но ему придется провести несколько недель в больнице, а затем месяц или два в реабилитации.
В комнате воцарилось недолгое молчание. Затем Констанс поднялась из-за клавесина и села в кресло напротив.
– Ты встревожен, – сказала она.
Пендергаст ответил не сразу.
— Естественно, это из-за Альбана. Ты ничего не говорил с... с того вечера. Как ты справляешься?
Пендергаст все еще молчал, продолжая задумчиво перелистывать ноты. Констанс тоже молчала. Но она знала лучше всех, что Пендергаст очень не любит обсуждать свои чувства. Но она также инстинктивно чувствовала, что он пришел к ней за советом. Так что она ждала.
Наконец, Пендергаст закрыл книгу.
— У меня такие чувства, которые ни один отец не хотел бы испытывать. Нет, это не горе. Сожаление – возможно. Но также я чувствую облегчение – облегчение от того, что мир избавился от Альбана и его болезни.