Гончаров и криминальная милиция
Шрифт:
– Понимаю. Кто и как первым обнаружил вашего мужа мертвым?
– Что за вопросы? Вы что, из милиции?
– А до вас это только сейчас дошло?
– Господи, какая же я дура!
– беспомощно, по-детски всплеснула она руками.
– Ну конечно же... Нет... Если вы из милиции, то зачем спрашиваете?
– Затем, что я хочу все услышать от вас.
– Но я и сама ничего не знала, только потом мне рассказали соседки. Утром они учуяли запах газа и вызвали 04. Приехали ремонтники и сразу же решили ломать дверь. Евгений полулежал на кухонном диванчике, он был мертв. Говорят, что вид его был страшный, и поэтому хоронили
– Надо думать. Где ключи и губная помада?
– Где-то в трюмо валяются, могу их вам отдать, но с условием, что вы не будете меня дергать, - роясь в верхнем ящике, поставила она ультиматум.
– Вы согласны?
– Согласен, - забирая у нее связку из трех ключей, поспешно ответил я.
Глава 11
В шестнадцать часов сорок пять минут я остановился у двери Екатерины Георгиевны Костромской, чтобы отдышаться, собраться с мыслями и решиться на весьма рискованный шаг. Если мои подозрения не подтвердятся, да вдобавок ко всему прочему меня застанут с поличным, то гнев этой серьезной дамы будет таков, что я буду иметь нездоровый цвет лица и смешную походку. Трижды перекрестившись, я напрягся и воткнул ключ в верхнюю скважину. Слава богу, он вошел без стона и скрипа.
"Все-таки чертовски умный ты парень, Гончаров! Просто зависть берет!" подумал я, по очереди открывая все три замка. Это ж надо! Все просчитать, все предусмотреть и сделать один правильный ход из множества неправильных. Ну вот мы и дома. Надо хорошенько осмотреться и не торопясь ознакомиться с личной жизнью госпожи Костромской. Наверняка у нее есть что прятать от чужих случайных глаз.
Да, живет раба народа совсем нехило. Квартирка что дворец, сам Николай Второй от такой бы не отказался. С чего начнем, если полем нашей деятельности являются прихожая, три комнаты, кухня и раздельный санузел? Вот с него мы и начнем, а конкретней - с сортира.
Тщательный осмотр, проведенный в интимных комнатах, ничего не дал. Такой же отрицательный результат поджидал меня в передней и на кухне. В большой комнате единственно полезную вещь я обнаружил в баре. Здоровенная бутылка водки, закрученная в рог, невольно приковала мое внимание, и мне во что бы то ни стало захотелось попробовать, чем себя травят сильные мира сего. Отпробовал не меньше ста пятидесяти граммов, прежде чем пришел к заключению, что гадость - она и останется гадостью, в какую бутылку ты ее ни наливай.
Далее мой путь лежал в спаленку. Здесь особое внимание я уделил туалетному столику. Я перевернул все ящички, перенюхал все баночки, перебрал коробочки и шкатулки, пока, наконец, не нашел то, ради чего сюда и пришел. Полупустая гильза с остатками коричневой губной помады лежала вперемешку со всяким мелким барахлом на самом дне чайной коробки. Вызволив ее пинцетом, я сравнил ее с помадой, конфискованной у Губковской, и от удовлетворения даже заурчал. Они походили друг на друга как две капли воды. Со всеми предосторожностями упаковав ее в пачку от сигарет, я уже подумывал, как половчее смыться. В третью комнату, кабинет мадам Костромской, я заглянул чисто символически. Однако тайны письменного стола, даже женского, никогда не оставляли меня равнодушным. Среди бланков, писем, печатей и прочего бумажного хлама я обнаружил нечто такое, что никак не вписывалось во всю эту канцелярскую ерунду. Малогабаритная магнитофонная кассета была упакована в прозрачный футляр и на первый взгляд казалась чистой, но, приглядевшись
" - Ты один?
– вкрадчиво и настороженно спросил знакомый женский голос.
– Один, один. Проходи, не бойся, - проворковал жирный мужской баритон, совершенно мне незнакомый.
– Раздевайся, я же тебе говорил, что ее не будет дней десять. Обувай ее тапочки, и пойдем в комнату. Я к твоему приходу кое-что приготовил.
– Страшно как-то, непривычно, - боязливо проронила Костромская.
– Я ведь у тебя в первый раз. Дай мне немного пообвыкнуть и осмотреться.
– Осмотрись, осмотрись, - покровительственно хохотнул баритон. Времени у нас с тобой достаточно, а скоро будет еще больше.
– Что ты имеешь в виду? Ты в самом деле хочешь с ней развестись?
– А как же. Катюша, мы этот вопрос уже обсуждали, и не надо к нему возвращаться. Осмотрелась? Тогда пойдем к столу, специально для тебя старался.
– Господи, Жека, какая прелесть. Неужели ты сам все это состряпал?
– А то кто же! Что будем пить? Ликер, коньяк, шампанское?
– Жека, ты просто гений! Ты врожденный кулинар, - восхищенно взвизгнула Костромская.
– Никаких шампанских, ликеров и коньяков, сегодня мы с тобой будем пить только водку. Под такую закуску краше водки ничего нет.
– Пусть будет так, как пожелает моя королева, - звякнув бутылкой, согласился Жека.
– Лисичка моя, давай выпьем за наше счастье.
– Нет, мой медвежонок, нет, мой сладкий, за счастье такими наперстками не пьют. Давай сюда фужеры побольше, да лей пополнее.
– Катюша, я бы не хотел напиваться. У нас с тобой еще целая ночь.
– А что ты волнуешься? Ты ведь у меня супермужик! В любом состоянии любого мужика за пояс заткнешь. После тебя я целый день как шальная хожу.
– Что есть, того не отнимешь, - самодовольно согласился Жека, и по звуку наполняемых фужеров я понял, что он решился пуститься во все тяжкие. За нас, лисичка.
– Только за нас!
– акцентировала Костромская и после продолжительной паузы добавила: - Давай, Жека, за наше счастье, не закусывая, по второй!
– Но, Катюша, я бы хотел немного с тобой полежать, иди ко мне.
– Нет, медвежонок, только после второй, я сегодня счастлива и хочу напиться.
– Ну что ж, твое желание для меня закон, - согласился Жека, и вновь послышалось бульканье.
– Пьем за нас по второй!
– Только так, и никак иначе, - поддержала его Костромская, и наступила достаточно продолжительная тишина, нарушаемая то ли шипением пленки, то ли возней в комнате.
– Не надо, милый, еще не время, - наконец сдавленно проговорила она.
– Катя, Катенька, я умираю от желания... Я больше не могу, сладострастно промычал "медвежонок".
– Пойдем в спальню... Я сейчас лопну...
– А ну-ка, дай я посмотрю... Не обманываешь ли ты меня?
– шаловливо рассмеялась Костромская.
– Ой, и вправду... Не надо... Не надо меня раздевать... Я хочу по-иному... Ужас!... Ну и баклажан!... Синий... А хочешь, я... Вот так...
– Хочу-у-у...
– дурея от похоти, застонал Жека, а минутой позже взвыл протяжно и безнадежно, словно вся, вместе взятая, стая волков.