Гордость и предубеждение
Шрифт:
– Я спросил вас, как вам произведение N? – несколько раздраженно повторил Уильям. Отстраненность и равнодушие Одри несколько коробило его.
– Я нахожу его занимательным, но не больше. Нет глубинного анализа поднятого вопроса, персонажи не прописаны насколько, чтобы я мог поверить в их человечность, да и сюжет, на мой вкус, излишне сентиментален, - несколько подумав, сказал мистер Одри. – А что вы считаете?
– Что любовь не может быть не сентиментальной. А герои ведут себя в соответствии с тем, что они должны делать в подобных ситуациях, - Билл выпалил это сразу,
– Боже, Одри, кажется, ты встретил соперника, который не согласен с твоими суждениями! – рассмеялся Адамсон, глядя на друга. Тот, однако, не сконфузился, напротив, выпрямился, глядя столь ясно, что не стоило сомневаться: сейчас он выскажет еще одну разрушительную критику в адрес книги.
– Любовь не должна быть сентиментальной, - произнес он, - герои ведут себя, как впервые влюбившиеся дети, а их философия не может даже соперничать с бытовой жизнью. Она неприложима к ней. Мне казалось, что они не смогут жить вне того крошечного мира, который построили для себя, поскольку реальность разобьет все их мечты.
– Вы считаете, что любовь – это быт? – переспросил Билл.
– Да. Именно так. Это то, как люди способны жить друг с другом на протяжении долгого времени, поскольку брак делает их одним целым, одной душой. Любовь должна быть приложимой к жизни, а не к фантазиям, - завершил свою мысль Одри и уставился на Уильяма.
– Я так не считаю. Я не согласен с вашим представлением любви, поскольку она всегда возвышена и неприложима к быту. Быт убивает ее. Вы, верно, никогда не любили, раз считаете, что сможете удерживать любовь рамками быта и брака, - сказал Билл, не отводя взгляда. Черные глаза сузились, словно пытаясь сломать Билла, но тот не поддался, глядя также ясно. Одри отвел взгляд.
– Возможно, вы, мистер Томсон, не вправе судить мою жизнь по моим высказываниям, - сказал он, поднимаясь. – Прошу меня простить. Скорейшего выздоровления, - и он поспешил откланяться.
– Мистер Томсон, а вы смогли задеть его до глубины души! – радостно произнес Адамсон. – Не представляю, как вам это удалось! Ха-ха! Одри надулся, как ребенок! Впервые вижу такое. Невероятно! Что ж, и я прошу меня простить. Отдыхайте, если что-то потребуется – пожалуйста, передавайте со слугой.
Адамсон тоже покинул его, а Уильям принялся обдумывать только что произошедшее. Одри казался ему невероятно самоуверенным мужчиной, который не считается с мнением других и не может себе представить, чтобы кто-то мог спорить с ним. Эта мысль принесла Биллу удовольствие, поскольку он сумел раскусить Одри и вывести его из себя своим несогласием. С этими мыслями он погрузился в сон, в котором фигурировало что-то приятное, но неуловимое, а еще там были черные глаза, преследовавшие его.
Билл проснулся вечером, чувствуя себя намного лучше. Сестра обрадовано сообщила, что он выглядит намного лучше, на что он сказал, что теперь они могут отправиться домой. Адамсон долго просил его остаться еще на одну ночь и не утруждать себя поездкой в ночь. Одри не было.
Уильям согласился и до конца дня оставался в постели в одиночестве,
Утро он встретил стоя, проснувшись слишком рано для всего дома. Было еще темно, когда он прошел со свечой в залу, где они все сидели в прошлый раз. Дом был тих, только на кухне где-то внизу слышался тихий шум. Часы показывали четыре утра, когда он вошел в темную залу и вздрогнул от шороха у окна.
– Кто здесь? – спросил голос, в котором Уильям узнал Одри и неприятно удивился.
– Мистер Одри, это вы? – спросил он, подходя ближе. Это действительно был молодой человек в домашней одежде, утопающий в глубоком кресле и держащий в руках книгу около свечи.
– Мистер Томсон? – узнал Одри, откладывая книгу. – Почему вы не спите?
– Мой вчерашний день состоял из одного сна, поэтому сегодня я больше не мог спать, - отозвался Билл. Он глупо себя чувствовал, стоя над Одри со свечой и не зная, что ему делать. Разговаривать с этим человеком в темноте было не слишком приятно.
– Вы чувствуете себя лучше? – спросил его молодой человек. Пока Билл видел его лицо лишь частично, освещенное свечой, складывалось совершенно иное впечатление об этом человеке.
– Намного, благодарю вас. А почему вы не спите? – в ответ спросил Уильям. Он поставил свечу и сел в кресло напротив Одри. В темноте тот выглядел пугающе, темные глаза отражали движение свечи.
– Я читаю. Моя ночь еще не началась, - сказал Одри, и Билл понял, что тот еще не ложился, когда мужчина устало потер переносицу.
– Ночь уже идет к концу, вам следует насладиться ей, - произнес Билл. – Что же вы читаете с самого вечера?
– Не думаю, что я успею дочитать в таком случае. Я читаю вашу книгу N, - произнес Одри, оглушая его своим тяжелым взглядом. – Думаю, почему вы сказали именно так, ведь я был настолько уверен в своих словах.
Билл опешил, не зная, что ответить. Этот гордый человек из-за его слов перечитывает книгу, чтобы понять его слова! Которые он сказал в запале обиды!
– Я не думаю, что вы поймете, - сказал он. – Для каждого человека впечатление совершенно разное, и возможно, ваша точка зрения верна лишь для вас, а моя – для меня.
– Однако они совершенно разнятся! – воскликнул Одри. В темной зале этот возглас еще долго затухал. – Прошу меня простить. Вы действительно считаете, что я не умею любить? – он чуть поддался вперед.
– Я не считаю так, если вам будет легче, - чуть подумав, ответил Уильям. – Ваша любовь будет материальной, моя – духовной.
– Духовной-материальной… - повторил мужчина, отворачиваясь к свече. – Хотел бы я сказать вам свое мнение по этому поводу, но вы такой вспыльчивый молодой человек, что отвергнете мои слова.
– Я!.. – возмутился, резко поднимаясь со своего места, Билл. От таких резких движений закружилась голова, и он покачнулся, но Одри успел придержать его за талию, молниеносно оказавшись рядом.