Госпожа леса

Зимина Иннесса

А теперь из-за колдовских чар страдал тот юноша, на которого указали три злые ведьмы. Он мучился, метался по постели, но глаз не открывал.

Элинэя бесшумно ступила к нему, опустилась перед его ложем на колени и осторожно коснулась рукой горячего лба. Кожа и в самом деле будто горела. Он дышал громко и часто, с трудом, будто прилагая титанические усилия, чтобы выбить воздух из легких. При этом непрестанно шептал, кажется, повторяя одно и то же имя.

— Ну что там, Элинэя? — прошептала перепуганная Эла.

Женщина прошла в комнату вслед за ней и остановилась в нескольких шагах

позади, боясь ступить ближе.

— Он весь горит, — отозвалась ведунья.

Потом посмотрела блестящими во тьме глазами на Элу и проговорила:

— Мне понадобится холодная вода и полотенца. Можно снег растопить.

Эла тут же кивнула и поспешила к двери. Стоило ей выскочить с поручением от Элинэи, как в комнату тут же заглянул один из товарищей этого юноши — тот самый северянин с добрыми глазами, похоже, самый старший в их компании.

— Что с ним, лекарка? — спросил он дрожащим от волнения голосом. — Ты сможешь ему помочь?

Элинэя обернулась к нему и едва заметно кивнула.

— Смогу, но на это понадобится время, — тихо ответила она.

— Если тебе что-то нужно…

— Я буду признательна, если никто не станет мне мешать.

Северянин понимающе кивнул и сразу же вышел. А вскоре вернулась и Эла со всем необходимым, о чем просила ее Элинэя.

Женщина поставила перед ведуньей деревянное ведро с холодной водой и положила стопку чистых льняных тряпиц, заменявших полотенца.

Элинэя и ее попросила выйти, а сама сосредоточилась на хвори, которая пристала к несчастному юноше.

Она смочила в холодной воде одну из тряпиц и протерла ею лицо, шеи и руки юноши. Затем положила ладони ему на грудь, прямо поверх хлопковой рубахи и заговорила тихим голосом.

«Заговор», которому ее учила мать, помогал в случаях, подобных этому.

Сердце юноши шумно стучало в груди, и Элинэя остро ощущала его боль и страдания. Болезнь, кем или чем бы она не была вызвана, не собиралась покидать его тело так просто. Но через какое-то время жар все же спал и боль отступила. Элинэя опустила руки, прикрыла глаза, но отходить от его постели не торопилась. Нечто смутно-знакомое почудилось ей в этой болезни. А потом она ощутила такую тоску и безысходность, что ей и самой сделалось нехорошо.

Она попыталась припомнить, когда успела почувствовать подобную магию. И когда наконец вспомнила, ее глаза от удивления широко распахнулись. Поначалу она и сама себе не поверила. Затем вскочила на ноги и бросилась в коридор. Там поджидали ее, нетерпеливо переминаясь у самого порога, Гарт, Эла, пасечник Ладан с женой и товарищи этого юноши. Все бледные, напуганные, напоминавшие не живых людей, а тени.

Стоило Элинэе показаться в дверях, первым к ней кинулся северянин.

— Как он, лекарка? Скажи, будет жить? К нему можно?

По голосам и лицам ведунья сразу поняла, они волнуются за него, как если бы он был им братом. Значит дорог. За него они готовы и в огонь, и в воду. И это хорошо, подумала Элинэя. Значит непременно помогут, о чем не попросишь.

— Вашему другу полегчало, — ответила ведунья, — но надолго ли, сказать не берусь.

— Что это значит? — еще больше встревожился северянин.

Элинэя серьезно оглядела его и его товарищей и покачала головой.

— Его недуг не естественная болезнь, — терпеливо пояснила ведунья, — а вызванная колдовскими чарами.

И стоило ей сказать это вслух, как на нее тотчас посыпались вопросы.

Глава V

Кириан

Ночь стояла глухая, безлунная. На небе не было ни звездочки. Все затянуло тяжелыми темными тучами.

Дороги было не разобрать, и путники ступали осторожно и медленно, глядя под ноги и озираясь по сторонам. Тут и там вырастали силуэты покосившихся домов и корявых деревьев. В непроглядной мгле они казались безобразными чудищами.

Элинэя куталась в шаль, накинутую поверх овчины, и смотрела вперед. Там, вдалеке мелькали будто светлячки желтые огни харчевни. В заведение Борова-Уилла и держали путь Элинэя и товарищи Рена (так звали того юношу). Поведав все, что знала о природе его заболевания и о своих догадках, ведунья попросила мужчин сопроводить ее в харчевню, где и надеялась отыскать ответы на давно мучавший вопрос.

Поначалу Гарт и Эла, которые представились родителями Элинэи, воспротивились подобной затее. Сказали, что неразумно идти в ночь в заведение, полное захмелевших мужчин. Долго уговаривали ее не ходить и остаться в доме Ладана до утра. Но северянин Вэнд, тот, что был старше своих товарищей, заверил Элу и Гарта в том, что постоит за девушку и в обиду не даст.

— Так ведь Элинэя пойдет не одна, — уверенно заявил суровый северянин, обхватил крепкой рукой ножны, ловко вытащил меч, и острая сталь опасно сверкнула в свете зажженных лучин, — мы все пойдем с ней.

Он посмотрел на товарищей, которые тут же принялись собираться. Рив и Дан (ровесники Рена и братья по оружию) тоже взяли мечи, и только после этого Гарт и Эла согласились отпустить с ними ведунью.

Элинэя спешно переоделась, накинула овчину и шаль, надела теплые ботиночки и натянула рукавицы. Волосы сплела в косу и спрятала под одежду. И уж после всех этих сборов они и отправились в харчевню.

— Ты уверена, лекарка? — всю дорогу вопрошал северянин Вэнд. В успехе задуманного, признаться, он сомневался.

Элинэя как раз шла рядом с ним и смотрела вперед, на огни, что мелькали у берега реки.

— Вчера я ощутила те же чары, что и сегодня в комнате вашего друга. Не знаю откуда эта болезнь и чем она вызвана, но знаю, что страдает из-за нее не только Рен, — твердо ответила ему девушка.

— Раз говоришь так…

Больше Вэнд ни о чем ее не спрашивал.

Всю дорогу до харчевни спутники молчали, и каждый думал о своем. Элинэя надеялась разузнать правду от Борова-Уилла, который страдал от тех же чар, что и Рен. Припомнила она рассказ того противного старика, который осклабившись, будто голодный шакал, посматривал на нее прошедшим вечером. Как он там говорил? «Это сейчас Уилл не Уилл, а раньше и в самом деле был Боровом! После уговора у реки сделался он таким…» Что же это за уговор, за-за которого страдает Боров-Уилл? Задавшись этим вопросом, Элинэя остановилась у самой двери в харчевню. Звуков прежнего веселья оттуда уже не доносилось, но свет горел.