Готика Белого Отребья

Ли Эдвард

Воспоминание вспыхнуло у него в голове с быстротой пули.

В очередной раз в редком отступлении от утонченности он подумал: Ёб твою мать! Эти девчонки накачали меня наркотой и заставили трахаться с трупом!

Это ужасное воспоминание вызвало не что иное, как ощущение чёрного резинового кольца на его пенисе, когда он извлёк его, чтобы помочиться. Женский голос, резкий, как скрипичная струна, проник в его сознание: Мы тебе поможем, а потом трахнем. Ну, а остальное - как по маслу.

Действительно, как по маслу!

До него донёсся

одуряющий запах, и когда Писатель определил его источник, его желудок начал судорожно сжиматься, как будто кто-то сжимал и разжимал его. Конечно, отвратительный запах исходил от его гениталий и охарактеризовать его можно было только как «вонь от киски», который в данном случае был намного хуже, потому что эта «киска» была мертва.

Неужели Писателя действительно стошнит от запаха и воспоминаний о том, что произошло?

Он упал на колени с болезненным двойным стуком, и его вырвало, как ручной трюмный насос, в “белый фарфоровый сосуд”.

Всё это поднималось и выходило из него, одно извержение за другим. Веревки рвотной слизи свисали с его губ, как лианы в джунглях; пучеглазое отражение его лица в туалетной воде не успокаивало его. Он был совершенно подавлен!

Он принял душ в яростном тумане умопомрачения, скребя своё интимное место с безумным неистовством.

Мой пенис был в МЁРТВОЙ женщине прошлой ночью!

Казалось, его гнев выжег похмелье. Я когда-нибудь был так зол? Он оделся и не раздумывая выскочил за дверь, чуть не столкнувшись с другим гостем.

– Прошу прощения, - поспешно сказал он.

– Конечно, брат, - ответил гость.

Ему было лет тридцать. Oн был с длинными волосами, в синих джинсах и спортивной куртке.

– Но помни, Бог прощает нам все наши мирские грехи, пока мы молим Eго. Он великий Царь над всеми богами! Ты слышишь меня, брат?

– Конечно, - ответил Писатель, пробегая мимо.
– Сознание, или субъективное осознание, известное как квалиа, доказывает вне всякого сомнения, что Бог существует. Этот принцип называется “Картезианским дуализмом”.

– Но, друг мой, услышал ли ты меня?

Без сомнения, это был телепроповедник, Томми Kак-его-там.

– Да!
– чуть не закричал Писатель.
– Всё это элементарно! Яйцо должно было появиться раньше курицы! Следовательно, только высшее существо могло изобрести яйцо! Это называется первопричиной! Почитайте Канта и Декарта! Почитайте Святого Ансельма, прочтите Лейбница!

А потом Писатель большими шагами направился к лестнице, оставив гостя с отвисшей челюстью позади себя.

Я, пиздец, как зол!– подумал Писатель, спотыкаясь на ступеньках.

Он прошёл мимо портрета длиннолицего мужчины, даже не взглянув на него. Мрачные взгляды с других портретов, казалось, следили за ним. За стойкой никого не было.

Кого прибить первой?– c ненавистью подумал он.
– Сноуи или Дон?

Сноуи, вероятно, сейчас была на работе в магазине, который слишком далеко, чтобы идти туда пешком. Он подумал, не взять ли напрокат машину, но потом вспомнил, что, несмотря на наличие прав, он не очень-то умеет водить. Так что…

Дон…

Он вышел в парадную дверь и зашагал по улице в направлении похоронного бюро. Днём город выглядел не таким пустынным, но его гнев не позволял ему обратить на это внимание. Все, что он заметил мельком, так это разбитую и поржавевшую “Эль Камино” 1969 года, стоящую на спущенных шинах за торговым центром.

Я видел эту машину в своём сне, только там она была совершенно новая! Блядь! Что за ебанутый сон!

Он решительно шагал по главной улице. Несколько прохожих бросили на него любопытные взгляды; занавески на некоторых окнах раздвинулись и через несколько мгновений запахнулись. Всё, что Писатель мог ощущать хоть с какой-то толикой ясности, было чувство гнева. Он не был человеком, обычно склонным к каким-либо эмоциям, ни к тому, чтобы “пускаться во все тяжкие” или вступать в конфронтацию. Вместо этого, по натуре он был инертным зрителем, наблюдающим за эмоциями и поведением других людей для того, чтобы потом проанализировать их поведение для описания в своей книге.

Но не сегодня.

Богато украшенная дверь похоронного бюро затряслась, когда он ударил по ней ногой. Она быстро распахнулась, и на пороге появилась раздраженная Дон, которая яростно прошептала:

– Нахрена дверь ломаешь? Есть же молоток!
– Затем она присмотрелась.
– А вот и он! Человек часа!
– она крепко обняла его и долго поцеловала.

Злость Писателя поутихла, когда он рассмотрел её. Исчезла безвкусная зеленая армейская футболка, и больше не было мешковатых камуфляжных штанов. Теперь она нарядно оделась в черные блестящие хлопчатобумажные брюки, черные туфли-лодочки на высоком каблуке и темный кардиган, который не скрывал ее пышной груди, не будучи слишком откровенным. Этот новый образ был закончен скромной подводкой для глаз и макияжем.

– Что ж, сегодня ты выглядишь весьма привлекательно, - сказал Писатель, застигнутый врасплох.

– Спасибо, - ответила она, трепеща глазами.
– Сегодня утром пришлось играть в переодевание, потому что у нас были похороны.

Она завела его внутрь, и он заметил двух мужчин в рабочей одежде, которые ставили гроб в смотровой на стол с роликами.

– Пойдём в офис, - сказала она.

На полпути по степенному коридору Писатель вспомнил, зачем он здесь; он схватил Дон за руку, развернув её к себе почти насильственным движением и сказал:

– Вы, девочки, накачали меня наркотиками прошлой ночью и заставили заниматься сексом с трупом, не так ли?

– Почему бы тебе не повторить это погромче, чтобы тебя все здесь услышали!

– Вы ведь сделали это, не так ли?

– Да! Ну и что?

Его глаза сузились.

– Ну и что? Ты серьёзно это сказал?

– Сюда!
– огрызнулась она и втащила его в неприметный кабинет, закрыв за собой дверь.
– У нас не было выбора! Эти психи, вероятно, убили бы меня и Сноуи, если бы мы этого не сделали!