Готика Белого Отребья
Шрифт:
– Не-а, видишь ли, они берут только на полставки; за такую зарплату, как они платят, можно и с голодухи помереть. Я работаю на свою маму в Cпа-салоне. Место называется «Спа у Джун». Джун - моя мама.
Он вспомнил светящуюся неоновую вывеску, которую видел прошлой ночью.
– А, понятно. Лечебный массаж, как я понимаю.
Она улыбнулась.
– Видишь ли, ты платишь сорок долларов, а потом целый час получаешь водную терапию и наслаждаешься массажем.
Писатель не проявил к этому особо интереса, но наслаждался светской беседой, которая давала ему повод украдкой поглядывать на неё. А она ничего!
– Похоже, это выгодная сделка.
– О, потом ты можешь заплатить двадцатку сверху, чтобы тебе сделали “Mокрого Вилли”, а если заплатишь ещё десятку сверху, - она подняла указательный палец, - то получишь “Kукурузный Палец”.
Писатель открыл рот. “КУКУРУЗНЫЙ Палец”? Вероятно, это НЕ новый фильм о Джеймс Бонде[31],– понял он после минутного раздумья.
– Ааа. Я понял. “Kукурузный Палец”!
Джуни зашлась хихиканьем.
– Мама такая смешная! Она говорит, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а к бумажнику - через задницу!
Писатель пытался найти ответ.
– Должен сказать, твоя мать - настоящий источник мудрости.
Джуни порывисто схватила его за руку (что неудивительно усилило его и без того “скрюченное” возбуждение) и взволнованно сказала:
– О, и вот еще что, но только, если ты умеешь хранить тайну.
– Можешь мне доверять, Джуни.
– В город приехал проповедник, он остановился в старом доме Гилманов.
– Ты имеешь в виду пастора Томми? Я с ним перекинулся парой фраз сегодня. Но он снял комнату рядом с моей в отеле "Расинка".
Хм... "Расинка"... Они даже название написали с ошибкой.
– О да, это одно и то же место. Раньше его называли ”Гилман-Хаус”, потому что семья по имени Гилман владела им, но они все умерли, и отель продали…
Мозг писателя сразу обработал эту информацию. Это имя - Гилман - прозвучало знакомо. Интересно… если это то место, где я останавливался двадцать с лишним лет назад? В том же здании, где я сейчас живу!
– Как бы то ни было, пастор Томми вчера поздно вечером пришёл в Cпа-салон навестить мою маму. Он был здесь кучу раз и всегда заходит к нам, потому что моя мама очень хорошо о нём заботится, - Джуни сжала его руку и прошептала на ухо.
– Он заплатил лишнюю сотню, плюс оставил сотню чаевых, потому что моя мама пристегнула себе резиновый член и трахнула его в задницу! Вот так вот! Вот такой пастор!
– Я подозреваю, что он не первый такой.
– Видел бы ты этот резиновый динг-донг! Он не меньше фута[32] в длину!
– Боже мой, этот “Kукурузный Палец” - ещё цветочки.
Смех Джуни, похожий на щебетание, порадовал Писателя. Во-первых, это было эротично и во-вторых, прекрасным противовесом против окружающей их ненависти, терроризма и преступности.
– Этот, так называемый, пастор, выдающий себя за Божьего слугу, мог бы почитать второй том «SummaTheologiae» Сицилийского Святого Фомы Аквинского, который настойчиво и доходчиво объясняет, что искать спасение через «заднюю дверь», как говорится - серьёзный грех.
Джуни сделала милое личико, выражавшее полное замешательство.
– Чеееееего?
– О, не обращай внимание, я брежу, а это то, что я делаю в изобилии, - весело сказал Писатель.
Не раздумывая он сделал то, чего никогда прежде не позволил бы его ученая утонченность и таксономия этикета: он обнял её - настолько ему было комфортно в её обществе.
Пока до него не дошло, что он только что обнял не женщину, а девушку, которая была, возможно, в три раза младше его.
Она не сделала никакого отрицательного жеста.
– Ты такой хороший человек, - мечтательно сказала она и положила руку ему на плечо.
– Спасибо, Джуни, и ты тоже очень милая. Cкажи, пожалуйста, мне любопытно, сколько тебе лет?
– Шестнадцать!
– cказала она и ещё раз сжала его руку.
Ради всего святого… Это сделало его в три раза старше её и добавило ещё десять лет. Но Писатель не думал о каких-то там сексуальных домогательствах. Вместо этого он исказил подтекст:
– Что за чудесная штука молодость. Наслаждайся ею, Джуни. И никогда не воспринимай её как должное.
Но уютная аура рухнула; она напряглась, почти испугавшись.
– Мы можем перейти на другую сторону дороги? У меня всегда мурашки на этой стороне.
Они приближались к выброшенной на свалку «Эль Камино»
– Из-за машины Дикки Кодилла?
Она остановилась, пораженная.
– Ты знаешь о нем?
Чёрт, такое ощущение, что я не только ЗНАЮ историю о нём, но чувствую, что знаю его ЛИЧНО.
– Один мой друг упоминал о ней и, вроде, говорил, что об этой машине ходит какая-то местная легенда…
Она подталкивала его к другой стороне улицы.
– Да, существует легенда. Чёрт, клянусь, я видела его призрак пару раз.
– Что ты говоришь?
– О, я знаю, теперь ты, наверно, думаешь, что я просто глупая деревенская девчонка, которая верит во всякие сказки.
– Нисколько. И я буду честен с тобой, Джуни. Я почти уверен, что видел призрак Дикки прошлой ночью прямо здесь.
– В натуре?
– oна почти выкрикнула это слово.
– Я так рада, что ты не считаешь меня тупой деревенщиной.
– Даже и мысли не было думать о чём-то подобном.
Они стояли наискосок от проржавевшего автомобиля, и учитывая угол наклона их обзора, ему показалось, что он заметил что-то на ветровом стекле - что-то неуместное - но не смог отчётливо рассмотреть из-за яркого солнца.
– Дикки был плохим, очень плохим человеком. Он умер за пару лет до моего рождения, - сказала она голосом, в котором звучал восторженный ужас.
– Видишь ли, Дикки и его дружок Боллз были такими злыми, что их души, как говорят, прокляли весь этот город, и ты можешь в это поверить - город тоже проклят, потому что с ним никогда не происходило ничего хорошего. Все постоянно болеют, ни у кого нет денег, у людей одно дерьмо вместо жизни, так что все постоянно пьют, пока не сдохнут. И всё из-за Дикки с Боллзом, и их чертовой машины.