Греческая эпиграмма

Коллектив авторов

2

Эти большие щиты от луканов, уздечки и копья, Бьющие в оба конца, гладкие, сложены в ряд В жертву Палладе. Тоскуют они по коням и по людям, Но и людей и коней черная смерть унесла.

* * *

Бросив свое ремесло, посвящает Палладе-Афине Ловкий в работе Ферид эти снаряды свои: Гладкий, негнущийся локоть, пилу с искривленною спинкой, Скобель блестящий, топор и перевитый бурав.

НА КИНИКА СОХАРЕЯ

Посох

и пара сандалий, добытые от Сохарея, Старого киника, здесь, о Афродита, лежат С грязною фляжкой для масла и с полною мудрости древней Очень дырявой сумой — или остатком сумы. А положил их в обильном венками преддверии храма Родон-красавец за то, что полонил мудреца.

К АФРОДИТЕ

Тайная, кротко прими в благодарность себе от скитальца, Что по своей бедноте мог принести Леонид: Эти лепешки на масле, хранимые долго оливы, Свежий, недавно с ветвей сорванный фиговый плод, Малую ветку лозы виноградной с пятком на ней ягод, Несколько капель вина — сколько осталось на дне… Если, богиня, меня, исцелив от болезни, избавишь И от нужды, принесу в жертву тебе я козу.

* * *

Прочь от лачуги моей убегайте, подпольные мыши! Вас не прокормит пустой ларь Леонида. Старик Рад, коли есть только соль у него да два хлебца ячменных, — Этим довольными быть нас приучили отцы. Что же ты, лакомка, там, в уголке, понапрасну скребешься, Крошки от ужина в нем не находя ни одной? Брось бедняка и беги поскорее в другие жилища, Где ты побольше себе корма добудешь, чем здесь.

ЭРИННЕ

Деву-певицу Эринну, пчелу меж певцами, в то время, Как на лугах Пиерид ею срывались цветы, В брачный чертог свой похитил Аид. Да, сказала ты правду, Умная девушка, раз молвив: «Завистлив Аид».

ДИОГЕНУ

Мрачный служитель Аида, которому выпала доля Плавать на черной ладье по ахеронтским водам, Мне, Диогену Собаке, дай место, хотя бы и было Тесно от мертвых на нем — этом ужасном судне. Вся моя кладь — это сумка, да фляжка, да ветхое платье; Есть и обол — за провоз плата умерших тебе. Все приношу я в Аид, чем при жизни своей обладал я, — После себя ничего я не оставил живым.

* * *

— Кто ты, лежащая здесь под этим паросским надгробьем? — Дочь Каллитела, Праксо. — Край твой родимый? — Самос. — Кто тебя предал земле? — Феокрит, мне бывший супругом. — Смерти причину открой. — Роды сгубили меня. — Сколько ты лет прожила? — Двадцать два. — Неужели бездетной? — Нет, Каллител у меня, мальчик остался трех лет. — Счастливо пусть он живет и старость глубокую встретит. — Пусть же Судьба и тебе счастье дарует, о гость.

* * *

Счастливо путь соверши! Но если мятежные ветры В пристань Аида тебя, мне по следам, низведут, Моря сердитых валов не вини. Зачем, дерзновенный,

Снялся ты с якоря здесь, гроба презревши урок!

ЭПИТАФИЯ РЫБАКУ ФЕРИДУ

Древний годами Ферид, живший тем, что ему добывали Верши его, рыболов, рыб достававший из нор И неводами ловивший, а плававший лучше, чем утка, Не был, однако, пловцом многовесельных судов, И не Арктур погубил его вовсе, [62] не буря морская Жизни лишила в конце многих десятков годов, Но в шалаше тростниковом своем он угас, как светильник, Что, догорев до конца, гаснет со временем сам. Камень же этот надгробный поставлен ему не женою И не детьми, а кружком братьев его по труду.

62

И не Арктур погубил его вовсе… — Название звезды употреблено в смысле «опасное для плаванья время года» (поздняя осень, зима).

* * *

Молча проследуйте мимо этой могилы; страшитесь Злую осу разбудить, что успокоилась в ней. Ибо недавно еще Гиппонакт, и родных не щадивший, В этой могиле смирил свой необузданный дух. Но берегитесь его: огненосные ямбы поэта Даже из царства теней могут вам зло причинить.

* * *

Гроба сего не приветствуй, прохожий! Его не касаясь, Мимо спеши и не знай, кто и откуда я был. Если ты спросишь о том, да будет гибелью путь твой; Если ж и молча пройдешь — гибель тебе на пути!

* * *

Памятник здесь, о прохожий, смирявшего страсти Евбула. Выпьем: у всех нас одна общая пристань — Аид.

ЭПИТАФИЯ ПЬЯНИЦЕ МАРОНИДЕ

Прах Марониды здесь, любившей выпивать Старухи прах зарыт. И на гробу ее Лежит знакомый всем бокал аттический; Тоскует и в земле старуха; ей не жаль Ни мужа, ни детей, в нужде оставленных, А грустно оттого, что винный кубок пуст.

СКОРБЬ МАТЕРИ

Бедный Антикл! И несчастная я, что единственный сын мой В самых цветущих летах мною был предан огню. Ты восемнадцатилетним погиб, о дитя мое! Мне же В горькой тоске суждено сирую старость влачить. В темные недра Аида уйти бы мне лучше, — не рада Я ни заре, ни лучам яркого солнца. Увы, Бедный мой, бедный Антикл! Исцелил бы ты мне мое горе, Если бы вместе с собой взял от живых и меня.

ЭПИТАФИЯ ФИДОНУ

Вечность была перед тем, как на свет появился ты, смертный; В недрах Аида опять вечность пройдет над тобой. Что ж остается для жизни твоей? Велика ль ее доля? Точка, быть может, одна — если не меньше того. Скупо отмерена жизнь, но и в ней не находим мы счастья; Хуже, напротив, она, чем ненавистная смерть. Лучше беги от нее, полной бурь, и, подобно Фидону, Критову сыну, скорей в гавань Аида плыви.