Греческая эпиграмма

Коллектив авторов

ЗАРЫТЫМ ПРИ ДОРОГЕ

1

Кто тут зарыт на пути? Чьи злосчастные голые кости Возле дороги лежат в полуоткрытом гробу? Оси проезжих телег и колеса, стуча то и дело, В лоск истирают, долбят камень могильный и гроб. Бедный! Тебе и бока уж протерли колеса повозок, А над тобою никто, сжалясь, слезы не прольет.

2

Кости мои обнажились, о путник! И порваны связи Всех сочленений моих, и завалилась плита. Черви уже показались на свет из могилы. Чего же Дальше скрываться теперь мне под могильной землей? Видишь —

тропинку уже проложили здесь новую люди И, не стесняясь, ногой голову топчут мою. Но именами подземных — Аида, Гермеса и Ночи — Я заклинаю тебя: этой тропой не ходи.

ЖЕРТВА АКУЛЫ

Похоронен и в земле я, и в море, — такой необычный Жребий был Фарсию, мне, сыну Хармида, сужден. В глубь Ионийского моря пришлось мне однажды спуститься, Чтобы оттуда достать якорь, застрявший на дне. Освободил я его и уже выплывал на поверхность, Даже протягивать стал спутникам руки свои, Как был настигнут внезапно огромною хищною рыбой, И оторвала она тело до пояса мне. Наполовину лишь труп мой холодный подобран пловцами. А половина его хищницей взята морской. Здесь на прибрежье зарыты останки мои, о прохожий! В землю ж родную, увы! я не вернусь никогда.

ЖЕРТВА КРИТСКИХ ПИРАТОВ

Критяне все нечестивы, убийцы и воры морские. Знал ли из критских мужей кто-либо совесть и честь? Вот и меня, Тимолита несчастного, плывшего морем С малою кладью добра, бросили в воду они. Плачут теперь надо мною живущие на море чайки; Здесь, под могильным холмом, нет Тимолита костей. [63]

ЭПИТАФИЯ БЕДНЯКУ

Малого праха земли мне довольно. Высокая стела Весом огромным своим пусть богача тяготит. Если по смерти моей будут знать обо мне, получу ли Пользу от этого я, сын Каллитела, Алкандр?

63

Если не могли найти останков погибшего, то устраивался так называемый «кенотаф», то есть могила без тела, погребенного в ней.

МОГИЛА ПАСТУХА

Вы, пастухи, одиноко на этой пустынной вершине Вместе пасущие коз и тонкорунных овец, В честь Персефоны подземной уважьте меня, Клитагора, Скромный во имя Земли дружеский дар принеся. Пусть надо мной раздается блеянье овец, среди стада Пусть на свирели своей тихо играет пастух; Первых весенних цветов пусть нарвет на лугу поселянин, Чтобы могилу мою свежим украсить венком. Пусть, наконец, кто-нибудь из пасущих поднимет рукою Полное вымя овцы и оросит молоком Насыпь могильную мне. Не чужда благодарность и мертвым; Также добром за добро вам воздают и они.

* * *

Вот что, прохожий, тебе говорит сиракузянин Ортон: «Если ты пьян, никогда в бурю и в темь не ходи. Выпала мне эта доля. И я не на родине милой, — Здесь я покоюсь теперь, землю чужую обняв».

* * *

Это Евстения камень, искусно читавшего лица; Тотчас он мог по глазам помыслы все разгадать. С честью его погребли, чужестранца, друзья на чужбине. Тем, как он песни слагал, был он им дорог и мил. Было заботою их, чтобы этот учитель умерший, Будучи силами слаб, все, в чем нуждался, имел.

* * *

Девочка

наша ушла, достигши лишь года седьмого, Скрылась в Аиде она, всех обогнавши подруг. Бедная, верно, стремилась она за малюткою братом: В двадцать лишь месяцев он смерти жестокой вкусил. Горе тебе, Перистерис, так много понесшей печалей! Людям на каждом шагу горести шлет божество.

* * *

Этот камень могильный Медий, мальчик, Здесь воздвиг у дороги фракиянке, что звалася Клитой. Примет пусть благодарность за заботы. Мальчик был ею вскормлен. Ее же смерть взяла до срока.

* * *

В море пускаясь, на крепость судов и больших и высоких, Ты не надейся и знай: ветер — владыка судов. Так и Промаха сгубил лишь ветер, и бурные волны, Гребни высоко взметнув, хлынули внутрь корабля. Все же Промаха судьба оказалась не столь злополучной: Был он в земле погребен с жертвами должными. Всё Это свершили родные, когда разъяренное море Бросило тело его на расстилавшийся брег.

ТЕЛЛЕНУ

Эта могила Теллена. Под насыпью малою старец, Первый умевший слагать песни смешные, лежит.

ЭПИТАФИЯ ТКАЧИХЕ

Часто и вечером поздним и утром ткачиха Платфида Сон отгоняла от глаз, бодро с нуждою борясь. С веретеном, своим другом, в руке иль за прялкою сидя, Песни певала она, хоть и седа уж была. Или за ткацким станком вплоть до самой зари суетилась, Делу Афины служа, с помощью нежных Харит; Иль на колене худом исхудалой рукою, бедняга, Нитку сучила в уток. Восемь десятков годов Прожила ткавшая так хорошо и искусно Платфида, Прежде чем в путь отошла по ахеронтским волнам.

СМЕРТЬ СТАРОГО ГОРГА

«Как виноград на тычину, на этот свой посох дорожный Я опираюсь. В Аид Смерть призывает меня. Зова послушайся, Горг! Что за счастие лишних три года Или четыре еще солнечным греться теплом?» Так говорил, не тщеславясь, старик — и сложил с себя бремя Долгих годов, и ушел в пройденный многими путь.

* * *

Не подвергай себя, смертный, невзгодам скитальческой жизни, Вечно один на другой переменяя края. Не подвергайся невзгодам скитанья, хотя бы и пусто Было жилище твое, скуп на тепло твой очаг, Хоть бы и скуден был хлеб твой ячменный, мука не из важных, Тесто месилось рукой в камне долбленом, хотя б К хлебу за трапезой бедной приправой единственной были Тмин да полей у тебя, да горьковатая соль.

ГОМЕРУ

Звезды и даже Селены божественный лик затмевает Огненный Гелий собой, правя по небу свой путь. Так и толпа песнопевцев бледнеет, Гомер, пред тобою, Самым блестящим огнем между светилами Муз.

КОЗЕЛ И ВИНОГРАД

Козий супруг, бородатый козел, забредя в виноградник, Все до одной ощипал нежные ветви лозы. Вдруг из земли ему голос послышался: «Режь, окаянный, Режь челюстями и рви мой плодоносный побег! Корень, сидящий в земле, даст по-прежнему сладостный нектар, Чтоб возлиянье, козел, сделать над трупом твоим».