Греческая эпиграмма

Коллектив авторов

* * *

Я ненавижу Эрота. Людей ненавистник, зачем он, Зверя не трогая, мне в сердце пускает стрелу? Дальше-то что? Если бог уничтожит вконец человека, Разве награда ему будет за это дана?

ФИЛИПП III МАКЕДОНСКИЙ

[75]

Без коры, без листвы, о прохожий, на этом кургане Для Алкея большой сооружается крест.

75

Двустишие Филиппа — озлобленная пародия на первый дистих эпиграммы Алкея Мессенского «Без похорон и без слез…»

СИМОНИД

МАГНЕСИЙСКИЙ

ГАЛЛ И ЛЕВ

В зимнюю пору однажды, спасаясь от снежной метели, Галл, жрец Кибелы, нашел в дикой пещере приют. Но не успел волоса осушить он, как в то же ущелье Следом за ним прибежал лев, пожиратель быков. Галл испугавшийся начал тогда, потрясая тимпаном, Бывшим в руке у него, звуками грот оглашать; Звуков священных богини не вынес лесов обитатель И, убоявшись жреца, в горы пустился стремглав. А полуженственный жрец с благодарностью горной богине Эту одежду принес с косами русых волос.

МOCX

Факел и лук отложив, взял рожон, чем волов погоняют, Бог пышнокудрый Эрот вместе с наплечной сумой И, возложивши ярмо на затылки волов терпеливых, Тучную стал засевать ниву богини Део. Зевсу ж, на небо взглянувши, сказал: «Ороси мою ниву, Чтобы Европы быка я под ярмо не подвел!»

* * *

Громко взывала Киприда-богиня о сыне Эроте: «Если кто видел Эрота, бродящего на перепутьях, — Он от меня убежал, — то любой, кто его мне укажет, Будет моим награжден поцелуем, а кто возвратит мне, Тот не один поцелуй, а и нечто другое получит. Сразу заметен малютка: среди двадцати распознаешь; Цветом не бел, а подобен огню; в его глазках суровых Пламя блестит; его думы коварны, но сладостны речи: Мыслит одно, а вещает иное; как мед его голос, Мысли же злобные горьки, как желчь; обольститель коварный, Правды не ведает хитрый ребенок и шутит жестоко. В кудрях роскошных головка, чело его дышит отвагой; Крошки-ручонки, но ими далеко стреляет малютка: Стрелы его Ахеронт поражают и Ада владыку. Тельце его все нагое, но ловко скрывает он думы. Словно как птица крылат, на всех он мужчин или женщин Вдруг налетает проворно и в сердце внедряется прочно. Маленький лук у него, а на луке пернатая стрелка; Стрелка ничтожна длиной, но несется она до эфира. Золотом крытый колчан у него за спиной, а в колчане Острые стрелы — он даже не раз и меня ими ранил. Страшно все это, но более страшен им вечно носимый Маленький факел с огнем: он и Солнце само зажигает. Если его кто поймает, свяжи и веди, не жалея! Если заплачет, — смотри, чтоб тебя не провел хитроумно, Будет смеяться, — тащи! Целовать он тебя пожелает, — О, берегись: поцелуй его вреден, и яд — его губки; Если же скажет: „Возьми, подарю я тебе все оружье“, — Даром коварным таким не прельщайся: в огне закален он»!

ПОЛИСТРАТ

НА РАЗРУШЕНИЕ КОРИНФА [76]

Акрокоринф величавый ахейцев, светило Эллады, Как и истмийский двойной берег, дотла разорен Луцием. Кости умерших, разбитые копьями, кроет Груда большая одна нагроможденных камней. Так отомстили ахейцам за гибель Приамова дома Внуки Энея, лишив их погребальных торжеств.

76

«На разрушение Коринфа». Во втором стихе истмийский берег назван двойным, так как Истм — это Коринфский перешеек, омываемый водами Коринфского и Саронического заливов.

АНТИПАТР СИДОНСКИЙ

ЭПИТАФИЯ ГОМЕРУ [77]

Дивный Гомер

здесь лежит, который Элладу прославил; Происходил он из Фив, города с сотней ворот.

ЭПИТАФИИ АНАКРЕОНТУ

1

Анакреонт, средь почивших ты спишь, потрудившись достойно. Спит и кифара, — в ночи сладко звучала она. Спит и Смердис, твоей страсти весна; на своем барбитоне Ты для него пробуждал нектар гармоний. Кругом Юноши были, а сам ты служил для Эрота мишенью: Только в тебя одного он, дальновержец, стрелял.

77

«Эпитафия Гомеру». Египетские («стовратные») Фивы были в числе городов, оспаривавших честь называться родиной Гомера.

2

Анакреонта гробница. Покоится лебедь теосский; С ним, охватившая все, страсть его к юношам спит. Но раздается еще его дивная песнь о Бафилле, Камень надгробный досель благоухает плющом. Даже Аид не сумел погасить твою страсть: в Ахеронте Снова тебя охватил пылкой Киприды огонь.

СТЕСИХОРУ

Почва сухая Катаны в себя приняла Стесихора. Музы устами он был, полными звучных стихов; В нем, говоря языком Пифагора, душа обитала Та же, что раньше его в сердце Гомера жила.

* * *

Малая эта могила — Приама отважного. Пусть он Большей достоин, но нас ведь погребают враги.

ЭПИТАФИЯ АРИСТОМЕНУ

[Прохожий]

— Вестник Кронида, почто ты, мощные крылья простерши, Здесь на гробе вождя Аристомена стоишь?

[Орел]

— Смертным вещаю: как я из целого сонма пернатых Силою первый, так он первым из юношей был. Робкие к робкому праху пускай летят голубицы; Мы же бесстрашных мужей любим могилы хранить.

ЭПИТАФИЯ ВОИНАМ

Смерти они искали во брани. Их праха не давит Мрамор блестящий: венец доблести — доблесть одна!

НА МОГИЛЕ ЛАИДЫ

Здесь почивает Лаида, которая в пурпуре, в злате, В дружбе с Эротом жила, нежной Киприды пышней; В морем объятом Коринфе сияла она, затмевая Светлой Пирены родник, Пафия между людьми. Знатных искателей рой, многочисленней, чем у Елены, Ласк домогался ее, жадно стремился купить Миг наслажденья продажной любовью. Душистым шафраном Здесь на могиле ее пахнет еще и теперь; И до сих пор от костей, впитавших в себя благовонья, И от блестящих волос тонкий идет аромат… В скорби по ней растерзала прекрасный свой лик Афродита, Слезы Эрот проливал, громко стеная о ней. Если бы не были ласки ее покупными, Элладе Столько же бед принесла б, как и Елена, она.

АНТИМАХУ

Неутомимого славь Антимаха за стих полновесный, Тщательно кованный им на наковальне богинь, Древних героев достойный. Хвали его, если сам ты Тонким чутьем одарен, любишь серьезную речь, И не боишься дороги неторной и малодоступной. Правда, скипетр певцов все еще держит Гомер, И без сомнения, Зевс Посидона сильнее. Но меньший, Нежели Зевс, Посидон — больше всех прочих богов. Так и певец колофонский, хотя уступает Гомеру, Все же идет впереди хора певцов остальных.

* * *

Чью ты, о лев, пожиратель быков, охраняешь могилу? Кто из умерших, скажи, стражи достоин такой? Это Телевтий, Феодора сын. Из людей несравненно Всех был могучее он, так же как я — средь зверей. Здесь я недаром стою: символ доблести этого мужа, Я говорю, что в боях был он поистине львом.

НА СМЕРТЬ ДВУХ КОРИНФЯНОК

Пали мы обе, Боиска и я, дочь Боиски, Родопа, Не от болезни какой, не от удара копья — Сами Аид мы избрали, когда обречен на сожженье Был беспощадной войной город родной наш, Коринф. Мать, умертвивши меня смертоносным железом, бедняжка, Не пощадила потом также и жизни своей, Но удавилась веревкой. Так пали мы — ибо была нам Легче свободная смерть, нежели доля рабынь.