Григорий Шелихов
Шрифт:
материке, русские прозвали ее горой св. Илии, - промышленники увидели,
что магазин с мягкой рухлядью - дорогими мехами - переполнен, а бочки
с порохом и огнестрельными припасами пусты, ни крупы, ни муки в ларях;
да и срок контрактам подходит к концу. А тут еще и неутолимая тоска по
родине. Она день ото дня разгоралась и звала домой.
Не знал этой тоски только Григорий Шелихов. Ему некогда было
тосковать. Он весь был поглощен ежедневными
богатства и честолюбивыми мыслями самолично заложить на американском
материке в облюбованных местах первые русские поселения. И какие он
только не придумывал названия своим еще не заложенным поселениям:
Славороссия, Екатериноград, Павлоград, рассчитывая войти ими в честь у
государыни-матушки Екатерины II и ее наследника, будущего императора
Павла Петровича.
– Да куда ты лезешь! Ишь напридумал сколько! Их именем и без тебя
назовут! - сердито отзывалась Наталья Алексеевна, когда он делился с
нею этими изобретенными названиями. - Ты о своих людях, Гришата,
подумай, небось ихним попечением да трудами и в люди-то выходишь. Кто
тебя картой плавания благословил, путь-дорогу указал?
– вспомнила она
кстати, но не назвала своего деда Трапезникова. - То-то! А Самойлов
Константин Лексеич, чьим умом да советом ты живешь? Пьяных Захарыч, -
разве не он научил тебя паруса ставить, марселю от брамсели отличать?
Их вот имена на память людям и закрепи...
– Уравнила! Ха-ха!
– искренне хохотал мореход.
– Славороссийск -
и Самойлово, Павлоград - и рядышком Пьяных... Пьяныхград! Эх, ты!
Царствующие не поддержат - все прахом пойдет, все труды мои и
человечков наших льдом покроет, вот как реку ту, что в Нучеке...
Помнишь, сказывал тебе?..
Но зверобоев-промышленников мало трогали коммерческие и
честолюбивые расчеты Шелихова. Они все чаще и чаще поговаривали о
возвращении долгой: пора, мол, и честь знать. Вечерами собирались
перед пятистенным домом-жильем артели, на песчаной лужайке, и слушали
песни, которые складывал и пел под жалейку Ваньша Чабриков, худенький
парнишка с глубокими, как озеро в горах, голубыми глазами.
Ваньше в первых боях пробили голову каменным топором, и он стал,
как заметили позже, не в себе. По настоянию Натальи Алексеевны его
освободили от промысла и караульной службы. Ходил он со своей жалейкой
и складывал песни. Когда видел собравшихся в кучу людей, подсаживался
к ним и пел. Ходил в шалаши алеутов и там пел. Алеуты ничем не обижали
Ваньшу: по представлениям
власть духов, обидеть такого - совершить святотатство.
Как-то раз в безоблачный вечер сидели ватагой зверобои и глядели
в сторону Руси, где садилось в океанские воды багряное солнце. Курили
махорку и молча вздыхали, слушая жалобные переливы жалейки.
Отыграв вступление, Ваньша говорком, нараспев начал новую, только
что родившуюся в душе песню:
Говорили нам люди старые,
Горем горьким наученные:
– Коль придется быть на конце земли,
Там найдете вы Буян-остров...
На Буяне том да на острове
Не сустренешь церкви божией,
Пред крестом не скинешь шапочки,
Не поклонишься соседушке.
А вокруг народ незнаемый,
Есть суседа, да не мирные,
И как вспомнишь, то - восплачешься,
Плыть бы молодцам во родимый край.
Шелихов и сам любил песни Ваньши и поощрял его мелкими подарками.
Но на этот раз, сидя под волоковым оконцем своего прируба к общей
казарме - "кажиму" - и раздумывая, как бороться с одолевающим ватагу
неподходящим настроением, он в словах Ваньши почувствовал скрытый
вызов намерению до конца использовать прибыльное дело и положить
твердое основание своей мечте - открыть новую страну и первый город в
ней назвать в честь российской славы "Славороссией". И место такому
городу не на острове - токмо на материке. Постепенно именем будущего
города Шелихов стал называть всю новооткрытую землю. В воображении его
носились обрывки звучных имен и названий, навеянных чтением
исторических книг. "Славороссия" была как-то созвучна в его
представлении амброзии - легендарной пище греческих богов. Об амброзии
он слышал в своих странствованиях между Охотском и Камчаткой от
многочисленных иностранных китобоев и бойких на язык искателей
приключений, с которыми встречался и поднимал кружки с ромом или
спиртом иркутского курения.
Из рассказов, передаваемых цветистым, но заплетающимся языком,
явствовало, что амброзия давала безмерные силы и вечную молодость тем,
кто вкушал ее. В "Славороссии", подобно мифологической амброзии,
мореход Шелихов стал черпать неистощимые силы в борьбе за нее.
И вот бесхитростная песня Ваньши как-то затемнила вдруг
блистательное и гордое имя "Славороссия". Песня залила души людей
тоской по родине, по неустроенной, нищей России. И "Славороссия"