Гротенберг. Песнь старого города
Шрифт:
От всего этого осталась только пустота, сжирающая все эмоции, и оставляющая только одно — смертельную усталость.
И все-таки что-то в краю сознания цеплялось.
— Ты религиозен, юноша? — Тихо и вкрадчиво спросил мужчина.
Я не поверил своим ушам. Удивленно моргнул, чтобы понять, что просто не могу смотреть на него, даже сильно прищурившись. Лицо оставалось размытым.
— Нет. — Опустил взгляд. Вины в этом не было никакой, но, быть может, ему так и показалось. — Был бы религиозен, верно, не был бы здесь... — ответил я честно.
— А вот ваш капитан, очень даже религиозен. И, тем не менее,
Возразить было нечего. Это правда. А ещё была правда в том, что если бы не такая жизнь, нам бы не пришлось выгрызать себе путь через преступность. Просто потому что аптекарь продает нужное снадобье втридорого, чего, работая как многие другие жители, ты не сможешь заработать, а когда заработаешь — будет уже поздно. Просто потому что кто-то с детства был приучен убивать, а в стражники брали лишь отпрысков богатеньких, и все места уже были заняты на добрые годы вперед.
— Моей жене снизошло озарение. — Продолжал меня удивлять мужчина внезапным откровением. Меня на миг ужаснул не сам факт такого откровения, сколько возможная причина. Может, после этого, меня и казнят. С чего бы ещё ему быть откровенным? — И она наивно беспокоится, что её видение окажется правдой. Вот скажи мне, веришь ли ты видениям?
Интересно, какой ответ его устроит. Я порылся в памяти. Случаи видений были не то чтобы редкостью. Да даже у меня что-то подобное происходило, но едва ли это было что-то страшное. Вещий сон хоть раз в жизни посещал каждого человека. Однако там не было ничего особенного в большинстве своем. Можно сказать, легкий дар предвидения есть у каждого. А вот возможно ли его развить?
— Не знаю. Я не имею дел с магией...
Не знаю, что его развеселило, но его смех — наверное, для светских леди весьма и весьма приятный, а для меня – слащавый и отвратительный, — прошелся по всей камере, отдавался в камнях, в стенах, разносился по коридору.
— Ох, ваш чародей весьма искушен в магии, стоит сказать!
Значит, поговорил со всеми... я – последний?
— Не видел от него большего колдовства, чем подъем ключей или других предметов в воздух. — Ответил я. — Не очень-то он любит колдовать...
Или «любил»... кто уж знает.
Мужчина оборвал смех и сверлил меня взглядом некоторое время, перебирал пальцами по столешнице, едва-едва её касаясь, и косился на ровное пламя свечи, будто оно должно быть другим. Потом поднялся, и приказал:
— Оставь его пока... скоро нам не понадобится содержать таких предателей, как он. А с оков пока не снимай. Не снимай... пусть повесит ещё.
И уже через минуту, а может, чуть больше — ушли. Ушли, унося с собой ослепительно тусклый свет почти догоревшей свечи, оставившей после себя только запах жженого воска, и запах свежей крови, сочащейся из моих собственных ран. Ушли, оставляя лишь плотную пелену тьмы, накрывшую меня с головой.
Сколько я так висел — не знаю. Лишь тело сводило судорогами, руки онемели, но сделать с этим было решительно нечего. Дергать новые кандалы — глупо, все равно не поддадутся. Пытаться забыться сном — уже видимо, проваливался раз за разом, только вот все бестолку — боль не позволяла выпасть из реальности настолько, чтобы впасть в приятное забвение.
В тот миг, когда эта мысль меня посетила, по камерам прошел холодок. Понятно, кто-то ещё явился. Может, патруль, а может, кто-то, кто решил
Потом я почувствовал, как оковы ослабели, и я рухнул на загаженный пол камеры. Холодный пол принял меня равнодушно ледяными объятиями. Камень был пропитан засохшей кровью. Почему-то я был уверен, что кровь моя.
— Ах, как приятно видеть нового последователя...
Я дернул голову в сторону голоса. Слева никого. Справа — тоже. Однако незнакомец возник на том самом месте, где ещё некоторое время назад сидел другой господин. Я присмотрелся — и шарахнулся назад. Стена тоже оказалась «приветливой», и обожгла холодом спину.
Сидящий мужчина был облачен в восточные одежды. Темные шелка с золотой нитью, покрывали все тело так, что ни одного кусочка кожи не было видно. Даже лицо было скрыто причудливым головным убором, а верхняя половина лица — маской с прорезью для глаз. Оттуда на меня смотрели неживые глаза.
— Кто ты? — Не знаю, кто тянул меня за язык на столь личное обращение, но незнакомец, кажется, даже не обиделся. Тонкие губы растянулись в улыбке. А мне стало отчего-то чертовски холодно.
— Хранитель тьмы и секретов магии.
Нескромно...
А потом я резко все понял. Этот мужчина не был из местных уж точно. Сказать прямо, такой раскрой даже на Востоке, насколько я мог судить, уже столетиями не использовался. Такой человек — в чем я уже сомневался — едва ли мог проникнуть в тюрьму. Да и представление такое...
— Почему ты... вы удостоили меня своим визитом? — Теперь я старался говорить как можно вежливее. Хотя бы потому, что встречаться с божеством, пусть даже с изгнанным, вероятно, почетно. Откровенно говоря, от запретов практик конкретного «Пути», я даже не представлял, как себя вести с Ним.
— Разве ты не взывал к помощи?
— А разве вы помогаете нуждающимся? — Спросил я, и тут же осекся. Вот же ж... идиот! — Вернее, я хотел сказать...
— Я помогаю людям, когда они этого действительно хотят. — Прервало меня божество. Он поднялся, и подошел ко мне, опустился на одно колено. — В твоих мольбах и просьбах была искренность. И я уверен, что ты не отречешься от своих клятв, если я скажу, что могу дать тебе силы, чтобы сбежать.
Я задумался.
В порыве отчаяния, и ужаса, я молился всем божествам, кого знал. В большей степени — Кирану, ведь случившееся с нами — верх несправедливости. Однако я прекрасно знал, что он не придет. Также прекрасно знал, что не придет и Аннориэл. Хотя бы потому, что они были самыми «суровыми» из всех божеств. Звать в подмогу Унреля также не было никакого смысла.