Гроза на Шпрее
Шрифт:
— Надо не ждать, пока они набросятся, а стрелять самим.
— Вы хороши в гневе, похожи на амазонку.
— Вот и буду воевать. Уверяю вас, я обязательно поеду в суд!
— И Рамони узнает, кто вы?
Если раньше Чезаре говорил полушутя, то теперь глаза его сердито поблескивали.
Лидия в замешательстве некоторое время молчала.
— Тогда надо отправить в суд других, — заговорила она, не сдаваясь. — Целую делегацию. Чему вы так иронически улыбаетесь?
— Чего они стоят, эти три головореза!
— Они пулями, кастетами, а мы их пером? Вы говорите, три негодяя, покушавшиеся на вас, ничего не весят? А если они убьют и изувечат одного, второго, третьего?
Заметив, что спор утомил Чезаре, Лидия заговорила о другом, о различных жизненных мелочах…
Ей очень хотелось рассказать о своей встрече с Джузеппе, но она боялась волновать больного.
A тем временем троица, над которой Лидия только что учинила суд, чувствовала себя превосходно. И находились они вовсе не в тюрьме, как следовало ожидать, а за много кварталов от дома Чезаре, в квартире Джованны, любовницы одного из арестованных — Паоло.
Джованна собиралась уходить и, сидя у туалетного столика, прихорашивалась, укладывая волосы то так, то этак.
— Слишком уж долго ты вертишься перед зеркалом, — буркнул Паоло. Его злило, что он не может побыть один на один с девушкой, что она уходит, что намерена заняться делом, которое ему не по душе.
— На одно место собирается поступать чуть ли не десять человек. И учти, отбирать будут не только по голосу. А тебе хочется, чтобы я выглядела неряхой.
— Ты знаешь, чего я хочу: порядочной девушке не место в баре.
— Хватит. Говорено-переговорено! Мне все равно, где петь, хоть в аду. Только бы выбиться в люди. Осточертело выколупывать грязь из-под чужих ногтей.
— A там ты сама с руками и ногами увязнешь в грязи.
— Ну знаешь, не тебе читать мне мораль… Я еще в тюрьме не сидела.
— Попридержи язык. А то я так разукрашу тебя… — Паоло, сжимая кулаки, вскочил с места.
— Только посмей! Я приютила их, а он…
— Паоло! Джованна! Вы что, взбесились? Хорошее прощание перед разлукой. — Пьетро встал между девушкой и приятелем. — Эрнесто, налей им вина, пусть пьют мировую!
— Она выпила десяток сырых яиц, а ты — вино, — насмешливо хмыкнул Эрнесто, показывая на тарелку, полную яичной скорлупы, стоящую на подоконнике.
— И представьте, мальчики, ни одной сигареты сегодня. Так сосет, сосет… Перед тем как идти, одну все же выкурю. У тебя какие, Пьетро?
— С виа дель Гамберо, от дядюшки Сэма, «Кемел». Устраивает?
— Еще бы!
Присев к столу, Джованна ждала, пока ей дадут прикурить. Паоло неохотно вытащил из кармана зажигалку, вспыхнул желтый огонек.
—
«У тебя для этого есть все основания», — подумал Паоло, но ничего не сказал, только успокаивающе погладил девушку по руке.
Когда Джованна ушла, все почувствовали облегчение. Озабоченная своими делами, она не очень-то расспрашивала, куда они едут, ее удовлетворил короткий ответ: «На север». Но в любую минуту в ней могло проснуться женское любопытство и пришлось бы изворачиваться, а они толком даже не договорились, что отвечать. Их самих ошеломил внезапный ход событий, неожиданное освобождение из тюрьмы. А еще больше — задание, которое они получили. Теперь, без посторонних свидетелей, можно было со всех сторон обсудить то, что сказал им Батисто.
— Ну так что, ребята? — брови Эрнесто высоко поднялись и, словно два вопросительных знака, замерли на изборожденном морщинами лбу.
— A то, что нас не спросили, куда отправить, и не станут спрашивать в дальнейшем. Приказано — выполняй! — Пьетро зевнул, потянулся до хруста в суставах и улегся на диван, перебросив через валик длинные ноги. — Впрочем, я даже не возражаю! Место курортное, обязанности не столь уж сложные…
— «Приказано — выполняй!» — передразнил Эрнесто. — Дурак! Что, если нам самим пошарить на вилле Петаччи? Не может быть, чтобы Кларетта вместе со своим братцем Марчелло не припрятали что-нибудь понадежней. Они ведь гребли деньги лопатами. А драгоценности? Не так уж Кларетта была глупа, чтобы надеяться на вечную любовь дуче. Вот и надо…
— Так, так, продолжай, что же ты замолчал? — Глаза Паоло сузились, в глубине вспыхнули злые искорки. — Ну?
— Какая муха тебя укусила? Я же еще ничего не сказал, а только высказал предположение… В конце концов, я забочусь не только о себе!
— Ты позаботься именно о собственной персоне! А то может так случиться, что и костей не соберешь… Думаешь, один ты умный, а все остальные дураки? Да на этой вилле каждый камушек ощупан и обнюхан.
— На кой черт тогда ее охранять?
— Ты с рождения дурак, или только притворяешься? Батисто полчаса болтал всякий вздор, словно кол забивал нам в голову, а ты, выходит, только глазами хлопал… Пьетро, объясни ему, я ведь нетерпелив и, как только начинаю вдалбливать науку, у меня сразу же чешутся кулаки…
— Миленький мой, послушай и запомни: Кларетта до конца была с дуче. Их вместе расстреляли, вместе выставили для глумления на миланской площади. Какая она была в жизни, нас не касается. Смерть возвеличила ее. Она навеки и всенародно поставила ее рядом с дуче.