Грузинские романтики

Абашидзе Григол Григорьевич

1836

Ночь в Кабахи

Люблю этих мест живописный простор. Найдется ли что-нибудь в мире волшебней, Чем луг под луною, когда из-за гребня Повеет прохладою ветер с Коджор? То плавно течет, то клокочет Кура, Изменчивая, как страсти порывы. Так было в тот вечер, когда молчаливо Сюда я зашел, как во все вечера. С нарядными девушками там и сям Толпа кавалеров веселых бродила. Луна догадалась, что в обществе дам Царит не она, а земные светила. И скрылась за тучи, оставшись в тени. «Ты б спел что-нибудь, — говорят домочадцы Любимцу семьи, одному из родни, — Любое, что хочешь. Не надо ломаться». И вот понемногу сдается певец. Становится, выпятив грудь, начинает, И кто не взволнуется, кто не растает От

песни, смертельной для женских сердец? Тогда-то заметил я в белом одну, И вижу — она меня тоже узнала. И вот я теряюсь, и сердце упало, Я скован, без памяти я и в плену! Я раз ее видел в домашнем кругу. Теперь она ланью у тигра в берлоге Средь шумного общества стынет в тревоге, И я к ней, смутясь, подойти не могу. Вдруг взгляд ее мне удается поймать, И я подхожу к ней, волненья не пряча, И я говорю ей: «Какая удача! Я счастлив, что с вами встречаюсь опять». «Спасибо, — она говорит, — что хоть вы Меня не забыли. Теперь это мода». — «Ваш образ не могут изгладить ни годы, — Я ей возражаю, — ни ропот молвы». И вдруг ветерок колыхнул ей подол, И ножка тугая, как гроздь винограда, На миг обозначилась из-под наряда — И волнами сад предо мною пошел. И выплывший месяц, светясь сквозь хрусталь, Зажег на груди у нее ожерелье. Но девушку звали, и рядом шумели. Она убежала. Какая печаль!

1836

Раздумья на берегу Куры

Иду, расстроясь, на берег реки Тоску развеять и уединиться. До слез люблю я эти уголки, Их тишину, раздолье без границы. Ложусь и слушаю, как не спеша Течет Кура, журча на перекатах. Она сейчас зеркально хороша, Вся в отблесках лазури синеватых. Свидетельница многих, многих лет, Что ты, Кура, бормочешь без ответа? И воплощеньем суеты сует Представилась мне жизнь в минуту эту. Наш бренный мир — худое решето, Которое хотят долить до края. Чего б ни достигали мы, никто Не удовлетворялся, умирая. Завоеватели чужих краев Не отвыкают от кровавых схваток. Они, и полвселенной поборов, Мечтают, как бы захватить остаток. Что им земля, когда, богатыри, Они землею завтра станут сами? Но и миролюбивые цари Полны раздумий и не спят ночами. Они стараются, чтоб их дела Хранило с благодарностью преданье, Хотя, когда наш мир сгорит дотла, Кто будет жить, чтоб помнить их деянья? Но мы сыны земли, и мы пришли На ней трудиться честно до кончины. И жалок тот, кто в памяти земли Уже при жизни станет мертвечиной.

1837

К чонгури

Твои причитанья, чонгури, То вздох, то рыданье навзрыд. Твоей нелюдимой натуре Неведомы смех до упаду, Улыбка, безоблачность взгляда. Секрет их тебе не открыт. Безрадостно брови нахмуря, Ты вдаль загляделась с досадой. Твой звук о былом говорит.

1837

Моей звезде

На кого ты вечно в раздраженье? Не везет с тобой мне никогда, Злой мой рок, мое предназначенье, Путеводная моя звезда! Из-за облаков тебя не видя, Думаешь, я разлюблю судьбу? Думаешь, когда-нибудь в обиде Все надежды в жизни погребу? Наша связь с тобой как узы брака: Ты мне неба целого милей. Как бы ни терялась ты средь мрака, Ты мерцанье сущности моей. Будет время — ясная погода, Тишина, ни ветра, ни дождя, — Ты рассыплешь искры с небосвода, До предельной яркости дойдя.

1837

Наполеон

Взором огромную Францию меряя, Мысленно вымолвил Наполеон: «Необозримы границы империи. Жертвы оправданы. Мир покорен. Дело исполнено. Цели достигнуты. Имя мое передастся векам. Мощное зданье порядка воздвигнуто. Что еще лучшего я создам? Этим и надобно ограничиться. Но не могу я ничем быть стеснен. Слава не стала моею владычицей: Я управляю потоком времен. Впрочем, быть может, другой

ей приглянется, Если судьбе я своей надоем? Нет, она верной навек мне останется. Всё я ей дал и пожертвовал всем». Наполеон и соперник? — Не вяжется. Он не потерпит ни с кем дележа. Он и в могиле, наверно, разляжется, Руки крест-накрест свободно сложа. Годы проходят, и сказкою прежнею Кажется гения этого дар. Пламени ярче и моря безбрежнее Этот бушующий ночью пожар.

1838

Е<катери)не, когда она пела под аккомпанемент фортепьяно

Звуки рояля Сопровождали Наперерыв Части вокальной — Плавный, печальный Речитатив. Ты мне всё время Слышалась в теме, Весь я был твой. В смене гармоний, В гулкой погоне Их за тобой. Мало-помалу Ты распрямляла Оба крыла. И без остатка Каждою складкой В небо плыла, Каждым изгибом Выгнутых дыбом Черных бровей, Линией шеи, Бездною всею Муки моей.

(1839)

Княжне Е(катери)не Ч<авчава)дзе

Ты силой голоса И блеском исполненья Мне озарила жизнь мою со всех сторон. И счастья полосы, И цепи огорчений — Тобой я ранен и тобою исцелен. Ты — средоточие Любых бесед повсюду. Играя душами и судьбами шутя, Людьми ворочай, Сметая пересуды, Ты — неиспорченное, чистое дитя. Могу признаться я: Когда с такою силой Однажды «Розу» спела ты и «Соловья», Во мне ты грацией Поэта пробудила, И этим навсегда тебе обязан я.

1839

Серьга

Головку ландыша Качает бабочка. Цветок в движенье. На щеку с ямочкой Сережка с камушком Ложится тенью. Я вам завидую, Серьга с сильфидою! Счастливец будет, Кто губы жадные Серьгой прохладною Чуть-чуть остудит. Богов блаженнее, Он на мгновение Бессмертье купит, И мир безгрозия В парах амброзии Его обступит.

1839

Младенец

Люблю младенца лепет из пеленок, Как с неба на землю упавший дух, Лепечет что-то райское ребенок И услаждает материнский слух. Надежно детский мир его устроен. Он живо чувствует, что рядом мать, И так в ее присутствии спокоен, Что не боится взоры вкруг кидать. Жизнь для него — нисколько не загадка. Своим явленьем сам вменил он в долг, Чтоб старшие склонялись над кроваткой, Пока он голосит и не умолк. Воркуй по-голубиному, младенец, Болтай свое на языке сивилл. Пока тебя, миров переселенец, Своею ложью мир не отравил.

1839

Одинокая душа

Нет, мне совсем не жаль сирот без дома. Им что? Им в мир открыты все пути. Но кто осиротел душой, такому Взаправду душу не с кем отвести. Кто овдовел, несчастен не навеки. Он сыщет в мире новое родство. Но. разочаровавшись в человеке, Не ждем мы в жизни больше ничего. Кто был в своем доверии обманут, Тот навсегда во всем разворожен. Как снова уверять его ни станут, Уж ни во что не верит больше он. Он одинок уже непоправимо. Не только люди — радости земли Его обходят осторожно мимо, И прочь бегут, и держатся вдали.

1839

* * *

Я помню, ты стояла В слезах, любовь моя, Но губ не разжимала, Причину слез тая. Не о земном уроне Ты думала в тот миг. Красой потусторонней Был озарен твой лик. Мне ныне жизнью всею Предмет тех слез открыт. Что я осиротею, Предсказывал твой вид. Теперь, по сходству с теми, Мне горечь всяких слез Напоминает время, Когда я в счастье рос.