Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
– Замполит, иди выдай мебель получше. Я пока затащу наверх наш обеденный стол, - продолжал улыбаться Шмер.
Никите не повезло. На полдороге к казарме на встречу попались бойцы с тремя столами.
Это Неслышащий проявил инициативу, и вскрыл своим ключом помещение. Вместо худших столов, естественно, "прогнулся" и выдал лучшие. Лейтенант сбегал в канцелярию, поскандалил с ротным для "порядка" и, прихватив Невидящего направился приглашать Рахимова.
Когда спустя некоторое время троица прибыла к мансарде застолье уже началось.
Алсынбабаев
Никита застыл в дверях и сглотнул слюну едва не подавившись. Столы его шокировали. После полуголодной недели на одних макаронах и яичнице, дыхание перехватило.
В центре теснились две пирамиды коньячных и водочных бутылок. Вокруг них разместились тарелки с нарезанной копченой колбасой, балыком, бужениной, овощные салаты, мелкопорезаная зелень. Несколько банок шпротов прятались среди горок разрезанных на четвертинки гранат, яблок и апельсинов. Огромный арбуз, дыни, шоколад, коробка конфет.
Стоящий в темном углу возле "тещиной комнаты" запасной стол, был завален овощами и фруктами, которые, нарезать еще предстояло.
Ну, что же, после пьянки, можно будет жевать еще неделю, доедая закуску. Как раз до получки.
Собралось действительно почти двадцать человек. Кроме начальства приблудились все старые капитаны-взводяги, у которых нюх на такие мероприятия был как у охотничьих псов.
Оповещать такого не требуется, он ориентируется на запахи и звон посуды. Чутье и интуиция, выработанные многими годами службы в гарнизоне.
Вскоре Рахимов с земляками о чем-то толковал в сторонке, а Алсынбабаев набрав в коробку фруктов и бутылок исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодежь: лейтенанты и старлеи.
За полночь Никита сделал две попытки выставить народ за дверь, но тщетно. Собутыльники угомонились только после того, как были допиты последние капли "зелья" и съедена вся закуска.
Лейтенант грустно посмотрел осоловелым взором на чердачную комнату второго этажа. Да! Грустное зрелище.
Даже свою недопитую рюмку коньяка нечем было заесть. Одни огрызки, шкурки и окурки. Кружки и опрокинутые бутылки, пепел на солдатской простыне заменявшей скатерть, жирные пятна, словно пулеметные очереди, пересекали материю вдоль и поперек. Это капельки масла от банок шпрот до мест закусывающих. За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на одном кулаке, ладонью левой руки, он прикрывал глаза от света. Зампотех Гуляцкий вырубился в странной и ужасно неудобной позе. В тоже время ему повезло, что не рухнул на пол. Лейтенант спал, откинувшись на спинку стула, который балансировал на двух ножках в такт дыхания пьяного. Хорошо, что дымоход печки оказался в полуметре от стола и лейтенант уперся в нее шеей и плечами. Голова свисала на грудь, как абсолютно ненужная часть организма. В ней был только один необходимый кусочек: рот для поглощения спиртного.
Никита допил одним глотком коньяк, чтобы врагам не досталось и на подгибающихся ногах двинулся к лестнице. Ступеньки перегородила туша Миронюка. Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила. Лейтенант поставил ступню на бедро майора и перепрыгнул через две ступеньки едва удержавшись на ногах. Майорская ляжка спружинила подкинув Никиту вверх, а на галифе Никешина четко отпечатался каблук лейтенантского сапога. Никита взмахнул руками и ухватился за деревянный поручень, слегка все же ударившись копчиком о ступеньку.
Ступенька жалобно треснула.
– Черт!
– выругался лейтенант.
– Кругом одни дубы и дубовая мебель. Лейтенант поднял с досок упавшую широкую фуражку "аэродром" Миронюка, и с силой запустил в пьяную усатую физиономию.
– Убью, каналья!
– промямлила "мишень", облизнулась, не открыв глаза и вновь всхрапнула.
Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и отправился на свой диван. С трудом стянул съежившиеся сапоги, рванул галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке не слушающимися пальцами, и тяжело вздохнул словно после утомительной борьбы.
Затем бросил ворох формы в сторону стула. На нужное место приземлилось не все. Брюки плюхнулись на пол.
Лейтенант усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло провалился в кошмар.
Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка, душат его горло, постепенно сжимая пальцы на гортани. Усатая морда майора шипела: "Я тебе покажу каналья, как швырять майорские фуражки. Она пошита в Мосторге. Езжай в Москву! Шей новую. С золотистой ленточкой и генеральскими пуговичками." При этих словах майор теребил уши Никиты.
Этот кошмар сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то били Никиту, причем все кому не лень особенно усердствовали Шмер и боец Куляшев. Ромашкину это было особенно обидно и досадно. Он пытался брыкаться, махать кулаками и доказывать солдату, что он его подчиненный, а бить офицера бойцу не положено.
" А носки стирать положено?" - рычал боец.
"Так они не мои, а Шмера, его и бей".
"Его не могу, он мой взводный, благодетель. Это он велел Вас бить по морде".
Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.
– Твою замполита мать!
– взвизгнул Шмер живым голосом, а не из сновидения.
– Скотина, нос мне разбил.
;nbsp;Никита с усилием прищурил глаза, открыть их широко не представлялось возможным. Не во сне, а на яви, из носа квартиранта-взводного капала кровь. Мишка запустил валявшимся на полу сапогом в лейтенанта. Сапожище, шмякнув о стену больно упал подковками на висок.
– Миха! Ты чаво? С ума стрендил? Дерешься, сапоги швыряешь!
– Это ты стрендил. В нос кулачищем со всей дури заехал! Алкаш проклятый! Ну и замполита прислали! Алкоголик! Форменный, законченный алкоголик. Я его бужу на построение, а он клешнями машет. С тебя пузырь за увечье. Сегодня же вечером!
Глава 21. Посещение вертепа.
Небо хмурилось, и ожидался дождь. Вчера было пасмурно и сегодня. Погода отражалась на настроении. Мутило после вчерашнего.
В канцелярию заглянул Шмер.
– Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.