Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
– Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед, не говоря об ужине. Вчера, почему не приберег закуски на "черный день"?
– А что он уже наступил?
– ухмыльнулся взводный.
– Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.
– Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.
– Опять банкет! Издеваешься! Я на спиртное смотреть не могу.
– А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не разговаривать, мешать беседе не будешь. Никита удивленно посмотрел на взводного:
– С кем ты беседовать собираешься?
– Нас, точнее меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может быть самый главный.
– Он что, начальник милиции или партийный вождь?
– Чудак. Это мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, от чего-то понизив голос, произнес Михаил.
– Поэтому в ходе застолий, ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.
– Да, не темни, зачем мне нужна встреча с такой темной личностью?
– Чудак! Знакомство с Ашотом это для тебя как быстрый карьерный рост. Был никчемный лейтенант, а станешь, вхож в дома сильных мира сего! В пределах этого города.
Суть дела такова, что Ашот просит отпустить в увольнение, на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.
– На неделю! Не поедет. Ты с ума сошел! И я с ними ни куда не отправлюсь. На хрен мне сидеть за столом с какими-то "темными" личностями.
– Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение! Эй, Абдулла, заходи!
– Михаил приоткрыл дверь и окликнул кого-то в коридоре. В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный как выжатый лимон туркмен.
– Изздрасствуй командыр!
– произнес человечек и протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.
Ромашкин взглянув на черные потрескавшиеся от солнца и грязи смуглые руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
– Командир! Я тебя уважаю. Приглашаю быть почетным гостем на нашем тое! Будыт балшой пир!
– туркмен сказал эту фразу, со значением подняв вверх оттопыренный указательный палец.
– Нэ пажалэешь!
– Ромаха, бери рюмаху! Надевай шинель и вперед!
– распорядился Шмер. Едем в вертеп! Я открою тебе прелести злачных местных заведений. Ты уже созрел для этого, я думаю, ты уже взрослый мальчик.
– Вертеп? Что это такое?
– Чудак. Подпольный публичный дом.
У Никиты отвалилась челюсть, и глаза округлились. Даже тошнота прошла.
– А что у нас в стране есть такие заведения? Это запрещено законом!
– У нас в стране нет, а в Педжене есть.
– Что и нам можно будет пользоваться услугами девочек?
– Держи карман шире! Только наблюдать! У тебя есть стольник на мелкие расходы? Или хоть полтинник? За бесплатно только комсомолки в райкоме отрываются. Тут бизнес, коммерческая любовь!
– Хмыкнул Шмер.
– Можно будет пить, есть, смотреть стриптиз, но руками или другими частями тела не трогать.
– Извращенец!
– рявкнул Никита. Кровь прилила к голове и брюки его зашевелились.
– О, ты уже змея в галифе зашевелил!
–
– Отстань!
– произнес, смутившись, лейтенант. Мозг заработал в одном определенном направлении, рисуя всевозможные фантастические прожекты. Теперь он совсем отбросил сомнения и лишь опасался, что Мишка пошутил. И что вместо таинственного "вертепа" с обнаженными манящими соблазнительными женщинами, он окажется в обычной прокуренной вонючей пивной.
– А ничего что мы в военной форме? Может переоденемся?
– Главное самим быть в форме и боеготовым! В морге тебя переоденут! глупо и мрачно хохотнул Мишка.
– Я же тебе сказал идем отдыхать, но не развлекаться. Считай, что ты сидишь на партсобрании. Хочешь осуществить свои мечты, беги ищи двести рублей.
– Почему двести? Ты сказал одна девка, сто рублей стоит.
– А для меня? Я что буду наблюдателем? Нет, я заслужил, чтоб ты и меня побаловал.
– С ума сошел? За ночь вышвырнуть получку? И на что?
– На то самое, - усмехнулся Мишка.
– Получишь то, что ты забыл за последний месяц в этом далеком краю. Думай, получишь мечты и грезы, как в сказках Шехерезады. Будет все: и шахини, и хери, и зады...
В канцелярию вошел Ахмедка.
– Ахмедка! Займи сто рублей!
– воскликнул Ромашкин.
– Двести. Займи лейтенанту двести!
– перебил его скороговоркой Шмер.
– Сто. Сто мне и сто ему.
– Не дам не рубля никому. Несчастные алкоголики. Прогуляете, пропьете, а мне потом ходи за вами к кассе контролировать получили получку или нет. Я рубль к рублю каждый месяц должен отсылать. Отец контролирует накопление калыма.
– У-у! Байский сынок! Попроси меня чего-нибудь помочь, пошлю подальше!
– воскликнул Шмер, увлекая Никиту, и аксакала из канцелярии на выход, быстро приговаривая:
– Веди себя тихо, меньше болтай, а то вляпаемся в какую - ни будь передрягу из-за тебя! Ты в городе человек новый, не умничай перед тем, кого не знаешь, и не задирайся!
Ромашкин проснулся с нестерпимой головной болью. В мозгу кружилось, и что-то гудело, как в колоколе после перезвона.
Изможденный лейтенант не открывал глаз, оттягивая еще чуть - чуть окончательное пробуждение. Сегодня воскресный день, выходной. Но это у всех, а Никите предстояло идти в роту, воскресенье - его день недели. В голове вертелись какие-то кошмарные, обрывки смутных видений и воспоминаний. Не понятно, что такое приснилось ночью, какой-то бред и ахинея. Вчера что было? Пили?
В дверь негромко постучали.
– Входи!
– откликнулся Никита.
В образовавшуюся щель в дверном проеме, просунулась голова солдата, который несмело произнес:
– Товарищ лейтенант. Начальник штаба строит батальон. Вас срочно вызывает.
– О черт! Ступай, сейчас я приду.
Едва Никита пошевелился, как острая боль пронзила тело.
– О-о-о!
– выдохнул с шумом лейтенант.
– Солдат, стой! Никуда не уходи, жди за дверью.
– Подал откуда-то из угла голос Шмер. Мишка лежал в одежде и сапогах на матрасе, брошенном на полу, и жадно курил.