Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
Ромашкин огляделся, удивляясь с каждой минутой все более. Почему это он оказался на ночлеге в общаге? Чья комната? Что было вчера? Часть вопросов он непроизвольно задал вслух.
На соседних койках зашевелились Белый Лебедь и Колчаков. Заслышав рассуждения Никиты они громко рассмеялись.
– Ну ты лейтенант даешь!
– воскликнул Белый. Он вскочил и принялся разминаться физическими упражнениями. В воздухе мелькали кулаки, пятки, локти.
Бр-р-р. Никита затряс головой. От этой пляски рук и ног
Вадик Колчаков был чуть разговорчивее. Он взъерошил вихор Ромашкина и участливо спросил:
– Что? Ни черта не помнишь?
– Нет.
– А какой ты был вчера герой! Грозился истребить под корень местные племена, устроить Варфоломеевскую ночь иноверцам, порубать "чурок" на дрова. Требовал танк или хотя бы саблю и коня. Поминал добрым словом конницу Буденного и Александра Македонского (почему-то).
Бессвязные события вчерашнего дня по-прежнему кружили хороводом в голове, но цепь событий никак не желала принять стройность и отчетливость.
– Что сон? Что явь? Что бред? Что реальность?
– Кажите, шо вчора було!
– заговорил почему-то на украинской мове (речи) лейтенант.
– Ты ж не хохол, не балакай, или забыл свою национальность? Что было? Гуляли вчерась, братец! Буйно гуляли-с!
– ответил с издевкой Белый. Лебедь закончил разминку, и побежал в умывальную комнату, гулко топая по длинному коридору.
– Солдат ступай в казарму, - вяло простонал Никита.
– Передай сержантам, чтобы строили роту. Сейчас приду.
– Какое ступай, - усмехнулся Шмер.
– Бери, братец, шинель лейтенанта и неси чистить. Она как раз подсохла, и грязь хорошо облетит.
– А где она, - уныло поинтересовался боец.
– Вон, в углу за дверью стоит, к стенке привалившись.
Никита с удивлением открыл глаза и действительно увидел стоящую шинельку, облепленную от погон до полы, сухой серой коркой.
– Это где я так упал?
– Н-да! Не упал, друг мой, тебя уронили и валяли по земле. Скажи спасибо, что не убили. Ашот спас от верной гибели. Ребра болят? Челюсть цела?
– То-то я думаю, отчего это мое тело ноет, и на жизнь жалуется, поразмышлял вслух Ромашкин.
– А челюсть, кажется, цела.
Никита ощупал лицо и тотчас заныла бровь, напоминая о себе.
– Лоб болит, - признался лейтенант.
– Это тебе кулаком звезданули, оттого и болит. Хорошо кастета в руке у туркмена не оказалось в этот момент. А когда он его достал, то мы уже подбежали на выручку.
Солдат явно прислушивался к разговору, и был тотчас выставлен за дверь крепкой рукой Колчакова, вместе с шинелью, сеющей по полу комья сухой грязи.
– На, солдатик, щетку, но вначале отбей ее об угол общаги, и лишь затем чисть. Работай тщательней, не спеши. Да погоны не оторви командиру.
– Ага, иначе как он на построение
– ухмыльнулся Шмер, стряхивая на пол пепел с сигареты.
– Иди к дьяволу!
– огрызнулся Никита.
В этот момент в комнату вломился следующий посыльный. Он обратился не к Ромашкину, а к Шмеру.
– Товарищ старший лейтенант. Вас комбат вызывает. Срочно!
– Меня? Может, с Ромашкиным попутал, казак? Может замполита?
– Не-е-е, Вас требует! Точно. Он еще громко что-то по-татарски кричал и топал ногами.
– Наверное, по-башкирски, он же башкир. Но принципиально это дело не меняет, право слово: монголо-татарское иго. Передай, что меня нет, придет Ромашкин, только почистится и приведет себя в порядок. Нет, стоп! Кстати вот тебе задача: иди, отмывай сапоги, но вначале постучи друг об друга хорошенько, да шапку отбей от грязи, на тебе расческу, расчеши ее, а то она словно блин смялась и скомкалась.
Третий солдат, вломившийся вызывать Колчакова, был озадачен чисткой брюк.
– Ну замполит! Ну забулдыга! Пришлют же на нашу голову кадры. И где их только выкармливают? Где обучают? Скажи, Колчаков? Вы с одного церковно-приходского училища?
– Почему это с церковного?
– обиделся Колчаков.
– Вадик, вас ведь обучают о душе заботиться, опиум для народа распространяет. Так из одной бурсы?
– Из одной. Только разных приходов и епархий.
– Чувствуется, он пить совсем не может. Вот ты другое дело, богатырь! Ведро выпиваешь и не пьянеешь. А этот хмырь, знаешь, что вчера начудил?! Не расхлебать теперь беду. В городе опасно появляться месяц-другой...
– И что он натворил такое? Ночью вас было обоих без переводчика не понять. Вломились, словно слоны, согнали Сережку Васильева с койки. Бедняга, битый час затем ночлег искал. Набежала целая толпа. Гвалт развели, свалили бедолагу Никиту в проходе и куда-то умчались. Что случилось?
– Никита пытался устроить этническую чистку Педжена. Ревел, как бешеный лев и бился словно тигр. Откуда мощь голоса, в столь худом организме. Кожа, да кости, ну и еще жилы и кал. Представляете, вчера произошла битва при Ватерлоо, Бородино и Педжене, одновременно...
Постепенно вместе со сбивчивым рассказом Шмера, к Ромашкину возвращалась память. Оказалось что эти ночные кошмары и видения с дракой, погоней, цыганами, плясками, не бред и не сон, а самая настоящая явь, опасная и жутко неприятная. Судя по всему события, не завершились, развязка еще предстояла, но не известно какая....
Итак, наши приятели Никита и Шмер в сопровождении аксакала убыли из казармы в неизвестном направлении, оставив за себя скучать Ахметку, с мечтами о скорой покупке молодой жены.