Ханидо и Халерха
Шрифт:
Огромный мир в вышине настраивал на раздумья — он был и красив, и до жути загадочен… Вот распалась на две части звезда. Одна половинка сразу погасла, а другая понеслась не вниз, а вбок, к другой звезде — и та поймала ее, будто съела. Что там произошло? Почему так случилось? Кто это захотел, чтобы все звезды остались на месте, а эта устремилась к другой, заставив свою половину погаснуть? Какой в этом смысл?.. "Нет, конечно, божий мир куда больше и куда непонятней, чем мир, где живут духи, — размышлял Пурама. Он уставился на луну. Вон па луне темные пятна. Говорят, что это девушка-сирота варит кровяную кашу. — Как Пайпэткэ… Сирота… Кровяная каша… Все сироты варят кровяную кашу… И как только не поймут люди, что бог знает все?
Может, он напоминает, что нельзя обижать сирот? А кто не смущается, того он отдает сатане? Сайрэ-то помирал в муках… Теперь небось на Тачану смотрит.
Придумал бы ты, сатана, этой бешеной сучке самую страшную смерть…" - Пурама потихоньку перекрестился.
Засыпал он легко, будто на ворохе мягких шкур. Бог и о нем все знает.
Он для его дома выиграл целый табун… Он отдал две песцовые шкурки… Если божий лачидэдол [66] — солнце — начнет гаснуть, он поедет в тайгу и будет таскать сухие деревья для очень большого костра… А за все за это бог позволит ему поставить свой тордох рядом со своим домом…
66
Лачидэдол — буквально: "огонь горит", очаг огня.
Утро было ясное и морозное. Проснулись все сразу — продрогли до самых костей. Однако это было не зимнее утро, а почти весеннее — невдалеке хабекали куропатки, лаяли песцы, какие-то птицы кружили высоко в небе, купаясь в лучах еще не взошедшего солнца, — и путники резво взялись за дело.
Поели, опять напились чаю, согрелись — и двинулись Дальше.
Сколько ни ехали в этот день, а ни человека, ни упряжки, ни стойбища не увидели. Тундра обезлюдела. И Куриль наконец удивился:
— Не пойму, почему не встречается нам Чайгуургин. Каждый год он пригонял сюда стадо телиться…
— Наверно, ягеля тут мало осталось, — предположил Петрдэ. — Вытоптал, видно. Хотя… Хотя должен бы это место уступить племяннику Лелехаю. Но и Лелехая не видно…
И лишь в закате увидели вдалеке четыре белоснежные яранги.
Первой караван встретила приветливым лаем черная, как уголек, собачка, пулей летевшая по твердому снегу. Потом из яранг высыпали люди — кто в кухлянке, кто в тамбаке [67] . Все стояли в ряд, загораживая ладонями глаза от лучей восходящего солнца.
67
Тамбака — комбинезон, детская одежда.
— Глянь — это же Чайгуургин с краю стоит, — сказал Куриль.
Действительно, это было стойбище нового головы чукчей. Чайгуургина мог бы узнать издалека каждый, кто видел его хоть один раз: это был мужчина преогромного роста, с длинными, расставленными руками. Его племянник Лелехай рядом с ним мог показаться ребенком — этот молодой богач пошел не в рост, а вширь. Чукчи, как всегда, встретили улуро-чи с неподдельной приветливостью.
Парни и девушки бросились распрягать оленей, в руках у женщин появились снеговыбивалки — и они принялись осторожно, с шутками сбивать иней и снег с одежды путников. Не успели гости войти в ярангу, как пастухи притянули на аркане молодую, не брюхатую важенку. А в яранге уже сильней разожгли огонь под огромным котлом, в который бросали и бросали снег.
— Ну, рассказывай, что тут, на Кулуме, нового…
Куриль не видел Чайгуургина несколько зим. В те времена чукча не был головой, а теперь они оказались равными, и от хозяина чукчи следовало ожидать самых солидных ответов, рассказов, суждений о жизни.
— О, Кулума много чудес увидела, — сказал Чайгуургин. — И смешных, и непонятных, и страшных… Не знаю, что думать — растревожились все люди насквозь по ее берегам. Я, между прочим, тоже собрался на ярмарку. С вами и двинусь.
— Силенкой хочешь помериться?
— Придется — не откажусь…
Чайгуургин был знаменитым силачом. Однажды на ярмарке во время потешной борьбы он поломал кости восточному чукче. С ним пробовал бороться известный якутский силач Ботго, но и он сдался ему. Из юкагиров один только Микалайтэгэ мог бы помериться с ним силой и ловкостью, но Микалайтэгэ трусливый. Словом, Чайгуургин слыл самым могучим человеком в низовье Колымы и Алазеи.
— Пока мясо варится, полакомьтесь, гости, — прервала начавшийся разговор жена хозяина, подавая на огромном медном подносе свежие оленьи шкуры, губы, глаза, мозг, жилы ног с костным мозгом.
— Так что же такое случилось на Кулуме? — спросил Куриль. — Говоришь, даже смешное?
— Было и смешное, да только оно плохой конец имело. И меня этим плохим концом стегнуло…
— Тебя — голову? Это совсем интересно. А я не слышал.
— Ну, а о русском-то человеке Чери — слышал?
— А-а, понимаю, — усмехнулся Куриль. — Как он вошек у женщин собирал, как считал камни?
— Да вошек-то пусть бы и собирал. Кроме пользы, тут ничего нет. А вот камни считать — дело плохое. Сосчитают — потом увезут. Чем наши люди будут загружать сети, чем шкуры и камусы мять?
— Не будут собирать камни! — уверенно возразил Куриль. — Я ездил за Ясачную речку — так там столько каменных гор, что можно и не считая брать камень.
— Вот! Вот и люди не понимают. И так и этак думают. А если не увозить камни — зачем считать? А зачем насекомых всяких сушить? Это же не юкола! А зачем веревку по земле растягивать, палочки втыкать, ничего не сделать — и уйти?
— Это ученый человек! — сказал Куриль. — Царь его послал сюда. Я точно знаю. Должен же царь знать, что на его земле лежит, растет, какой длины реки! Как же управлять будет землей, если ее не знает?
— Ты, мэй, погоди… Мы это слышали. А скажи, кто такой царь? Это бог на земле, может, его брат или сын. Так? Что же выходит? Что бог землю не знает?.. Люди совсем другое думают. Шаман Чери! Настоящий шаман. Ты слышал, что на Анюе делается? Не слышал? Там у людей волосы выпадают, даже носы и уши отваливаются. Раньше так страдали только якуты возле городов, а теперь даже анюйские ламуты страдают. Нескольких человек, говорят, в город зачем-то увезли. Сами собой люди портятся? А ты говоришь — ученый… Теперь смотри, что у меня случилось. В позапрошлую весну я, как всегда, пригнал табун на Коньковую. Начался отел. И пятьсот телят погибло. Пятьсот! Отчего? От болезни? А откуда она? Тундра — та же, ягель — тот же, важенки — здоровые. А полтысячи телят нету…