Ханидо и Халерха
Шрифт:
От полного поражения глаза у Тачаны разъехались в разные стороны. Она тяжело, напряженно дышала, но сказать уже ничего не могла.
Амуптэгэ для успокоения протянул ей чашку с чаем. Она взяла, заглянула в нее.
— Что это? Чай? Это моча!.. Уйди от меня. А племянницу свою убери куда хочешь. Я не только двумя, но и одним глазом не могу ее видеть.
— Вот так сразу бы и сказала, старуха! — воскликнул Токио. — А зачем надо было камлание собирать?
— Я брошу шаманство, если ты так говоришь. Пусть люди без шамана живут. Пусть каждый раз тебя вызывают из Сен-Келя…
— Ладно, не будем ругаться. Дети мы, что
— Ну и хватит! — зашевелился Куриль. — Впервые вижу ругающихся вслух шаманов. — Он встал, затянул на дохе ремень и вышел.
А Кака продолжал молча сидеть. Он делал вид, что дремлет и во сне разговаривает со своими келе.
Весь вечер и, наверное, половину ночи Пайпэткэ проплакала за своим пологом. Она плакала от счастья, от облегчения, от страха перед родами, от дум о больших заботах, от неизвестности.
Утром она увидела на доске большой кусок мяса, две юколы и плитку чая, на обертке которой стояла печать головы юкагиров.
Приближалась весна. Солнце уже хорошо пригревало землю. Снега осели.
Олени обленились — днем стали вылеживаться на солнце, а пастись — но ночам.
Важенки еле передвигали ноги — скоро начнется отел.
Жизнь стойбища на Соколиной едоме бурлила заботами и хлопотами.
Как-то среди ясного дня люди заметили старуху Абучедэ, бегущую со свертком шкурок.
А немного спустя верхом на олене потрусил в тундру Ланга. Он спешил к Курилю: Пайпэткэ вот-вот должна родить и стать матерью.
Но Пайпэткэ родила лишь через несколько дней. Все стойбище собралось возле ее тордоха. Абучедэ вышла и, плача одним глазом, сказала:
— Мужик. Хороший. И она ничего. Крепкая баба. Счастье выпало женщине.
Черноволосый, весь красный, с огромной головой и толстыми руками и ногами, сын Пайпэткэ заорал так громко, что люди замерли возле тордоха.
Рывком откинув ровдугу, в дверь ворвалась Тачана. За ней юркнула и одноглазая Абучедэ.
— Ну, зачем вызывала, старуха?
— Камлать бы надо…
— Камлать над этим ребенком? Да ты что — не видишь, что ль, своим одним глазом? Это же вылитый Мельгайвач. Это внук его злого отца. Я знала, что он из мочи Мельгайвача родится. Так и вышло оно.
— Халагайуо! — схватилась за голову Абучедэ. — Да какие же ты грешные слова говоришь! Да как же бога-то не боишься.
— Тьфу! — Тачана плюнула на ребенка и вышла наружу, в бешенстве чуть не порвав полу ветхой ровдуги.
Оказавшись среди людей, она отыскала глазами Нявала и сказала ему:
— Слышишь, старик! За своим сыном гляди: как подрастет этот кукул, — она кивнула на тордох Пайпэткэ, — ты его к своему сыну близко не подпускай. И Хулархе скажи — к дочери чтоб не подпускал. Подпустите — так не говорите, что я молчала…
Она важно прошла сквозь толпу.
Старуха шаманка, к удивлению всего стойбища, не поджала хвост после позора на недавнем камлании. И она не просто хорохорилась. Она вела себя так, будто одержала победу. И эта наглость ее походила на самоуверенность.
Люди даже начали думать, что шаманское дело слишком сложное, чтобы вот так просто одного признать совсем правым, а другого побитым.
Ни один человек в стойбище, если не считать мужа шаманки Амунтэгэ,
Люди не знали многого. Сегодня они не знали, что Кака приближается к Соколиной едоме, что владелец огромного стада бросил своих оленей в самую пору отела — чтоб встретиться с Тачаной. Чукча и Тачана затевали важное дело, такое важное и такое страшное, что история с Пайпэткэ и ее сыном в сравнении с этим была просто маленькой стычкой. Между прочим, старуха бесилась еще и по той причине, что богатый и крепкий здоровьем чукча глядел слишком уж далеко, а ее годы катились под гору…
ГЛАВА 10
В конце прошлого века на реке Анюй через каждые три-четыре года купцы и богачи всех мастей проводили большую торговлю или большой обмен, а проще говоря — собирались на ярмарку. Вначале ярмарки затевали купцы Средне-Колымского острова, но, когда в Нижне-Колымском остроге появились свои купцы, с которыми перезнакомились чукотские, юкагирские и ламутские богачи, ярмарками стал руководить Нижне-Колымский острог. Тем более что здесь появились первые, а потому более прыткие царские чиновники, а раньше их — до ужаса разворотливые казачишки-кабатчики.
По-разному проходили эти шумные сборища крупных и мелких менял. Все зависело от коньюнктуры, а стало быть, от настроения; разными были игры и попойки. Бывало и так, что товаров появилось мало, — тогда толкучка быстро рассасывалась, и приезжие возвращались в тундру, увозя обратно и песцовые шкурки, и мамонтовые клыки. В иной же год товаров прибывало столько, а ярмарка была такой горячей, что люди забывали о весне, и не раз чукчи и юкагиры обратный путь проделывали в половодье.
Чтобы не промахнуться, чтобы не обмануться в надеждах, богач Куриль еще зимой отправил в Нижнеколымск сына Петрдэ — Мэникана. А Мамахан, так тот сам съездил на разведку. Вести были хорошие. Впервые на ярмарку приедет американский купец Томпсон и другой, более молодой американский купец — Свенсон [64] . Стало известно, что Томпсон серьезно готовится к нынешней ярмарке — его подручный Потонча в эту зиму ни разу не появился в Улуро, потому что хозяин его придерживал товары до весны. Понятно, что об этом, конечно, узнали и русские купцы, которые не захотят остаться в дураках. В общем, ожидалась бойкая ярмарка.
64
Свенсон Олаф — купец, промышлявший по побережью океана до устья Колымы вплоть до 1921 года.
Вот почему для простых людей тундры зима эта была особенно тяжкой: но хватало чая, табака, сахар совсем пропал, о горькой воде даже не вспоминали.
Едва начался отел оленей, Куриль прикочевал к Большому Улуро, быстро собрался и, не дожидаясь ехавших с запада Саню Третьякова и богача Татаева, двинулся со своим караваном на нижнюю Колыму. С ним отправились богач Петрдэ и его сын Мэникан. В помощь себе Куриль взял шурина Пураму. Десять упряжек загрузил Куриль оленьими шкурами, камусами, песцовыми шкурками, прихватил и немного мамонтовых клыков. Два каравана продвигались прямо через Халарчу, не пропуская по пути ни одного стойбища: оба родственника-богача старались побольше выменять песцовых шкурок…