Харама
Шрифт:
— А то вы не знаете! Ну что мы можем делать? Нет, вы хотите спросить не о том.
— Ну ладно, тогда скажи, что это за новость, что тебе уже зазорно помогать отцу обслуживать посетителей? Откуда это пошло?
— Что? Кто это вам сказал?
— Твоя мать сегодня утром. И, мол, Маноло не нравится, что ты обслуживаешь гостей. Ему это кажется не очень приличным или еще что-то там такое. И она на его стороне.
— Ох уж эта мама! Вот в чем дело! Эта новость для меня как снег на голову. Хорошенькое дельце!
— Так
— Я и говорю правду, отец.
— Хорошо, дочка, больше ни слова. А ты с этим согласна?
— Я? Пусть он только придет! Сегодня он у меня попляшет!
В дверь просунулась морда Асуфре; пес вдыхал кухонные запахи. Хустина крикнула:
— Пошел вон! Противный пес! Так вот: чего я больше всего не люблю, так это когда за моей спиной сговариваются. Теперь точно знаю, когда они успели, да, да, на прошлой неделе он как-то застал мать одну. Наверняка в тот день они и сговорились. Только зачем вы-то ходили кругом да около, а не сказали мне все прямо?
— Ну, почем мне знать! Кто вас разберет… — И он пожал плечами.
Фаустина убрала деньги, полученные от мужчины в белых туфлях. Посмотрела на Лусио, скривилась и, кивнув на дверь, за которой только что исчез мужчина, спросила:
— А как этот?..
— Хороший парень. Что надо.
— Никак не пойму, что за жизнь он ведет. Может, он и хороший человек, я ничего не говорю, только вот понять его не могу, что-то с ним не то…
Тут вошел Чамарис со своим желтым псом Асуфре. А за ним — полицейский, мясник и еще один мясник, из Сан-Фернандо. Пес заскулил и помахал хвостом.
— Добрый день.
— Фаустина, — приветствовал хозяйку второй мясник, нажимая на последний слог.
Пес учуял чужой след в коридоре и пошел по нему, но устроить переполох среди членов семьи Оканьи ему не удалось, потому что на полдороге навстречу ему вылез кот, драки не миновать было, однако кот выгнул спину и зашипел, а когда Асуфре сунулся на кухню, Хустина крикнула: «Пошел вон!» И пес вернулся в зал.
— Вы дадите нам кофе?
— Сейчас будет готов.
Второй мясник был потоньше первого и повыше ростом, но на вид был такой же здоровяк, как и его товарищ. Он выгибал спину, как кот или как велосипедист, и наклонял голову, когда говорил. Прочитал на бутылке, стоявшей на полке:
— «Анисовка Моралес». Старинный напиток. Это по твоей части, ты любишь касалью, — подтолкнул он локтем товарища.
— Анисовка — не тот напиток, что пьют каждый день.
Фаустина пошла присмотреть за кофе.
— Мне рассказали, как вы утром утерли нос этому щелкоперу из муниципалитета. Такое редко услышишь.
Лусио посмотрел на присутствующих:
— Зато вы очень уж с ним осторожничаете.
Вошел Маурисио:
— Добрый день.
— Что, у вас гости?
Хозяин
— Владелец того такси, что вы видели у входа. Мой давний друг.
— Ну, если ваша дружба старше, чем его машина, тогда это добрый друг.
— Ну уж нет! Дружбы старше этого драндулета по всему свету ищи — не сыщешь, — засмеялся Чамарис.
— Бывают и еще постарее.
— Нацепить на него очки да накинуть простыню — ну, вылитый старик Ганди будет!
— Да хватит про автомобиль. Он свое получил, — прервал их Маурисио.
Все засмеялись. Вошла Хустина с кофейником.
— Возьмите, отец. — И обернулась к высокому: — Как, сеньор Клаудио, вы сегодня не пошли на рыбалку?
— Нет, доченька, какая сегодня рыбалка, в реке полно народу. Такие рыбки очень уж тяжелые, удочка не выдержит.
Из коридора послышался голос Фаустины. Маурисио сказал:
— Держи, дочка, разлей сама кофе. Я сейчас, — и вышел.
— Твой отец сегодня из кожи вон лезет с этими мадридскими гостями. А на нас даже и не глядит.
— Обрадовался человек. В полном удовольствии. Они же с прошлого лета не виделись!
Хустина поставила чашки и разлила кофе.
— А когда они познакомились?
— Когда отец сломал ногу и лежал в больнице, в Мадриде. Тот занимал соседнюю койку — пострадал в аварии. Мы с мамой тоже тогда познакомились с ним и его семьей, когда навещали отца по четвергам и воскресеньям. И знаете, они договорились, что тот, кого первым выпишут, устроит праздник и пригласит другого с семьей. Вот какой у них был уговор.
— И кто же вышел первым?
— Оканья. Так что однажды в воскресенье отправились мы в Мадрид, хоть отец и был еще в гипсе.
— Ну да, я помню, как твой отец ходил в гипсе, это было лет шесть назад, не меньше.
— В апреле, так что шесть с хвостиком. Их девчурка еще грудная была…
— Но отец твой ни чуточки не хромает после перелома, — удивился высокий мясник.
— К перемене погоды начинает прихрамывать, и нога у него побаливает.
— Только перемены не наступает, — отрезал Лусио. — Если когда и угадает, то ненароком. Если б мы надеялись лишь на ногу твоего отца, то никогда о погоде ничего наперед так бы и не знали.
Все засмеялись, Клаудио сказал:
— Да, такие знакомства, когда они случаются, переходят в дружбу на всю жизнь. Но случается такое редко, я ведь тоже был в больнице на операции и мечтал лишь об одном: никогда в жизни больше не встречать тех, кто лежал рядом со мной.
— Ну, а эти двое, Оканья и мой отец, стали вроде братьев. Мы даже над ними подсмеивались. Они готовы были отдать друг другу все, целый день только и делали, что предлагали то одно, то другое. Мама как-то в шутку даже сказала, — мол, отдадим сразу то, что принесли Оканье, а его семья пусть свою передачу отдаст отцу; так мы хотели избавить их от напрасных трудов.