Харама
Шрифт:
— Что это у тебя за рана?
Тот отдернул ногу.
— Не трогай, больно. Подбили на матче.
— Когда?
— В прошлое воскресенье на стадионе «Элипа».
— Вот оно что! И чем кончилась игра?
— Кончилась потасовкой в середине первого тайма.
Себастьян рассмеялся:
— И это след?
— Сам видишь, обычное дело. Они оказались скотами. Но мы им всыпали, в рукопашной мы были рангом выше. — И он двинул кулаком.
— Этим всегда кончается, если соперник невесть
— В таких случаях уважают только грубую силу.
— И то, пожалуй, не всегда. Бывает, так сами и нарываются. Значит, вы разделали под орех этих молодчиков?
— Ясное дело. А потом мы сами разделились на две команды, добавили желающих из зрителей и сыграли товарищеский матч. А те улепетнули.
Сантос закрывал глаза от слепящего света тыльной стороной ладони. Паулина чесала спину Себасу и вдруг спросила:
— Слушай, Сантос, на вашей фабрике девушки тоже работают? Так ведь?
— Только на упаковке. В другом отделе. Мы их даже не видим.
— И незачем вам их видеть, — сказала Кармен.
— Конечно, радость моя, — засмеялся Сантос и потянулся рукой к ее подбородку. — Ты мой пупсик.
— Ладно, не подлизывайся.
— Ты что, ревнуешь этого субчика? — спросила Паулина.
Кармен пожала плечами:
— Не больше чем другие.
— Ого-го, не больше чем другие! Господи, спаси и помилуй! — вскричал Сантос. — Это же Хуана Безумная![16]
В соседней компании говорили о родах и выкидышах, о том, который из двух новорожденных краше. Разговаривали женщины. Мужчина, сидевший с ними, молчал, только посматривал на них и пыхтел сигаретой. Это был все тот же Будда, но уже одетый. Даниэль спал. Овцы на противоположном берегу шарахнулись: какие-то голые фигуры выскочили из-за кустов. Камни глухо ударялись о землю, словно падали на ватное одеяло. Послышался лай собак и свист пастуха. Лусита вздрогнула:
— Ой нет, Тито, тут щекотно.
Пахло душистым кремом. Мороженщик возвращался, его кто-то окликнул.
— Ничего не осталось, — ответил он.
Даниэль поднял голову и поглядел на мороженщика.
— Ну и урод!.. — сказал он и снова ткнулся головой в согнутые руки.
— Что он тебе плохого сделал? — спросила Луси.
Мели разглядывала на плече светлую полоску от лямки купальника. Фернандо открыл глаза и показал на просвет между вершинами деревьев:
— Глядите, какие птицы!
Птицы летали высоко, кружили, паря с распростертыми крыльями, — четкие силуэты в небе над рощей. Они пронзительно кричали.
— Как они называются? — спросила Мели.
— Пчелоеды.
— Какая у них яркая расцветка!
— Да, они очень красивые. Я держал одну такую в руках, живую, — сказал Мигель. —
— Вблизи они, должно быть, очень хороши, — сказала Мели.
— Еще бы, Алисия хотела, чтобы мы взяли ее с собой и выходили. Но эти птицы в неволе не живут. К тому же та была с перебитым крылом.
— Слушай, а который час?
— Без четверти шесть.
— Уже так много? — удивилась Мели.
На залитом солнцем берегу, возле отливавшей ржавчиной воды, женщина в черной комбинации чистила песком эмалированную кастрюлю и алюминиевые тарелки. Когда солнечные лучи падали на эти тарелки, они ослепительно сверкали как бы мгновенной вспышкой.
— Танцевать? — сказала Паулина. — Я этому голубчику танцевать не разрешу. — Она приподняла голову Себастьяна со своих колен: — Хорош. Будет с тебя.
— Хотел бы я, чтоб у меня было десять спин и чтоб мне их все время чесали. Я не шучу. И как только кончат чесать десятую, снова должна наступать очередь первой…
— Я хочу сказать, — продолжала Паулина, — что не буду разрешать ему танцевать с другими. Но, пойми меня правильно, если уж придется ему пойти одному на какую-нибудь свадьбу или в гости, бывает, отказаться неудобно, так пусть из-за меня он не смешит людей, сидя, как дурак, когда все танцуют, тут уж, бог с ним, позволю разок-другой пройтись, понимаешь?
— А я так не нахожу ничего глупого в том, что человек сидит себе на стуле, — возразила Кармен. — С какой стороны ни посмотри, тут ничего постыдного нет.
— Милая моя, рано или поздно придется тебе признать, что мужчине это просто неловко. Ты пойми, ну каково ему смирнехонько сидеть на стуле, когда все танцуют в полное удовольствие. Вот и скажут, что у него невеста дурочка какая-то…
— Ну, знаешь, у нас с тобой совершенно разные мнения. Я считаю так — если ты официально обручен, то и сам выполняй все, чего от нее требуешь. И не потому, что мы за них держимся, а просто так будет справедливей. Почему у них должно быть больше свободы, чем у нас?
— Гляди, как они о нас судят и рядят, — сказал Себас. — Знаешь, Сантос, мы здесь лишние… Пойдем прошвырнемся, попытаем счастья, может, что и обломится. — И засмеялся.
Сантос ответил расслабленным голосом:
— Слушай, мне до того неохота вставать, что пройди сейчас мимо хоть сама Мерелин Монро, ей-богу, не шелохнусь. — Он повернулся на спину и вытянул руки вверх.
— Ну-ну, хотел бы я посмотреть, как, пройди тут эта суперблондинка, о которой ты толкуешь, я хочу сказать, если б она в самом деле прошла, как ты мигом бы взвился, будто тебя шилом ткнули!