Харикл. Арахнея
Шрифт:
В маленькой комнатке одного из самых отдалённых домов Пирея на низком и коротком ложе, еле умещаясь на нём, лежал молодой человек, довольно непривлекательной наружности. Его впалые глаза и щёки, не совсем пристойные жесты, поспешность, с какою он то и дело осушал киликс, который держал в правой руке, и, наконец, грубые шутки показывали ясно, что он принадлежал к числу тех беспутных молодых людей, которые привыкли убивать свой день, играя в кости, а ночь проводить за беспорядочными пирами, среди забывших стыд женщин. На столе перед ним, рядом с почти пустой кружкой, горела лампа [114] , достаточно освещавшая маленькую комнатку; тут же стояли остатки скудного ужина и другой кубок,
114
Лампа была единственным способом освещения в доме грека. О восковых и сальных свечах упоминается уже гораздо позже. Лампы делались обыкновенно из обожжённой глины или металла и имели одно, два или несколько отверстий для фитиля. Фитиль делался большей частью из листьев одного растения. Так как лампы были малы и низки, то их ставили обыкновенно на подсвечник.
— Глупая игра, — вскричал молодой человек, смешав шашки, — за ней приходится всё только думать, а не выигрывать. Нет, я предпочитаю кости, — прибавил он зевая. — Однако ж отчего не идёт Сосил? Уж, вероятно, за полночь, и по такой ужасной погоде я не пошёл бы добровольно из города в гавань.
— Он отправился к Поликлу, — отвечал раб. — Ему сказали, что больной не доживёт и до утра, а Сосил, по-видимому, принимает в нём большое участие.
— Я знаю, — сказал молодой человек, — но меня удивляет, зачем он как раз теперь потребовал меня к себе. Не мог он разве сделать это и завтра? А я должен был оставить весёлую компанию для того, чтобы скучать здесь и пить купленное на мои же деньги вино. Старый скряга не позаботился даже о том, чтобы было что выпить.
— Я знаю только одно, — возразил раб, — что мне было приказано отыскать тебя где бы то ни было и привести сюда. Он сказал, что должен поговорить с тобою непременно сегодняшней же ночью.
— А между тем сам не идёт. Скажи мне, он вышел один, без провожатого?
— Нет, с ним Сир, — ответил раб, — поверь, с ним ничего не случится. А впрочем, — прибавил он улыбаясь, — хотя бы даже он и не вернулся — что за беда; разве не ты его ближайший родственник и наследник? Два дома в городе, этот, меняльная лавка и, может быть, от пяти до шести талантов чистыми деньгами — наследство не дурное.
Молодой человек спокойно растянулся на ложе.
— Да, Молон, если он отправится, то...
В эту минуту кто-то сильно постучал у входной двери.
— Это он, — сказал раб, поспешно схватил шашечную доску и свой кубок, поправил подушки и покрывало на ложе, на котором сидел, и встал возле молодого человека, как бы прислуживая ему.
Вскоре на дворе послышались шаги и грубый голос, дававший рабу какое-то приказание; дверь отворилась, и в комнату вошёл человек с густою бородою и лицом более мрачным, чем серьёзным. На нём, по спартанскому обычаю, был надет короткий плащ из толстой зимней материи и спартанские башмаки; в руках он держал толстую палку, с загнутою, в виде кольца, ручкою. При виде посуды и более обыкновенного освещённой комнаты он позабыл поздороваться с гостем и гневно подошёл к рабу.
— Мошенник! — крикнул он, замахнувшись палкой. — Зачем горят два огня у лампы и к чему ты поставил такие толстые фитили? Разве ты не знаешь, что и без того за зиму выходит немало масла? А ты, Лизистрат, — сказал он, обращаясь к молодому человеку, — ты, кажется, превесело распиваешь здесь, у меня?
— Да, дядя, — отвечал этот с горечью, — распиваю вино, взятое в долг в лавке, так как твоё на запоре. Ты, видно, полагаешь, что я должен ожидать тебя здесь полночи, даже не выпив ни капли?
— Я рассчитывал
Раб удалился. Сосил задвинул задвижку у двери и вернулся к племяннику.
— Умер, — сказал он, глубоко вздохнув, — да, Поликл умер и оставил состояние более чем в шестьдесят талантов без законного наследника.
Племянник изумился.
— Нам что до этого, — сказал он, — на нашу долю ведь ничего не выпадет?
— Вот в том-то и заключается теперь весь вопрос, — возразил дядя. — Лизистрат, — продолжал он, помолчав немного, — от тебя зависит разбогатеть.
— И я хочу этого, клянусь Дионисом! — вскричал, смеясь, племянник.
— Ты разбогатеешь, если только сделаешь то, что я потребую. Хотя мы и состоим в родстве с Поликлом, так как моя покойная жена была сестрою матери Клеобулы, но это, разумеется, не даёт нам никаких прав на это наследство. Но что, если бы я стал наследником по завещанию?
— Ты думаешь по подложному, — сказал в раздумье Лизистрат, — но как же ты сделаешь это, не имея печати Поликла? И неужели ты полагаешь, что во время своей долгой болезни он не распорядился сам своим состоянием?
Не говоря ни слова, старик пошёл в соседнюю комнату и принёс оттуда ящик, из которого достал запечатанный пакет.
— Читай, — сказал он, положив пакет перед молодым человеком, — что тут написано.
— Клянусь Дионисом, — вскричал племянник, вскакивая с ложа, — да это завещание Поликла! Каким образом оно попало к тебе?
— Самым простым, — возразил дядя. — Когда Поликл собирался ехать в Эдепсос, здесь не было, на моё счастье, Софила, совсем опутавшего его в последнее время. Больной призвал меня, как родственника своей жены, и вручил мне это завещание в присутствии трёх поименованных в нём свидетелей!
— Превосходно, — вскричал Лизистрат, — таким образом ты, разумеется, можешь теперь подменить его другим, каким вздумаешь. Но всё-таки тебе нужна его печать, а будешь ли ты в состоянии подделать её?
— Нет, это было бы слишком опасно, — возразил дядя, — к тому же по надписи, сделанной на пакете, ты можешь видеть, как характерны его буквы, писанные дрожащей рукою; подделать их кажется мне невозможным, да в этом вовсе нет и надобности.
Он достал ножик, снял раковину, прикрывавшую печать [115] , и сказал:
115
Прежде для запечатывания употребляли только так называемую печатную глину, позже наравне с глиною стали употреблять для этой цели и воск. Подлежавшая запечатыванию бумага обвязывалась шнурком или же, может быть, прокалывалась с открытой стороны, и шнурок пропускался через эту дырочку; затем концы шнурка соединялись, под них и на них клали немного глины или воска, в который вдавливали печать. Есть основание предполагать, что печати, для предохранения от порчи, вкладывались в особого рода футляры. На важных документах, для удостоверения их подлинности, независимо от того, подлежали ли они запечатыванию или нет, ставились печати и в конце самого документа. Подделка печатей встречалась, как кажется, весьма часто и уже в давние времена; о ней говорится в законах Солона.
— Видишь, это печать Поликла; точно такая же находится и под подписью.
— Ну, а это что? — спросил он, положив рядом с печатью Поликла другую, висевшую на отрезанном шнурке.
— Такая же точно, клянусь Посейдоном, — вскричал удивлённый Лизистрат, — но я всё-таки ничего ещё не понимаю.
— Ты сейчас всё поймёшь, — сказал дядя.
Он взял нож, не задумываясь разрезал шнурок, на котором висела печать, раскрыл завещание и положил его перед племянником.
— Посмотри, — сказал он с злою усмешкою, — что если бы вот здесь вместо «Софил» стояло «Сосил», а тут наоборот, вместо «Сосил» — «Софил»! Ведь это было бы не дурно.