Хинд
Шрифт:
– Ну почему метр семьдесят, говорите сразу – ниже метра восьмидесяти.
Но Лия Сулимовна не замечала нарочитого, стремящегося обратить на себя внимание, сарказма в голосе и всё продолжалось по-прежнему, до – до самой этой безобразной сцены.
Самое главное, за что ей тогда досталось – за кинутые в ворон камни.
– Необработанный янтарь! Я на карачках полберега лазил, искал, чтобы маме помочь. Мы бы его продали. Он здесь сох на столе. А вы.. Ясная холера! – обругал её Заир.
– Ты, ты того, осторожней..
Матери, конечно, она ничего не сказала. Показывать во всей красе свои педагогические навыки наряду с невнимательностью – это надо же, спутать янтарь с обломком булыжника, было как-то не комильфо. ХIинд и Заур тоже смолчали, даже не заставили вытирать пролитое варенье – помыли пол сами, но посматривать стали временами настороженно.
Теперь, вспомнив о том случае, Лия Сулимовна согласилась в душе с мужем, вслух же, чтобы поддержать реноме самостоятельной, никого не боящейся женщины, сказала полушёпотом:
– Пусть попробует, наглый подросток! – и тут же, направилась назад, в прихожую, где манила её старая потрёпанная ветровка, висящая не на вешалке, а на гвозде – ветровка не на ветер, а исключительно – надеть, чтобы мусор зимой вынести.
– Ты куда? Да неужели? – Герман явно удивился.
– Искать. – Пояснила она торжественно и решительно, после чего растаяла во мраке лестничного пролёта.
– Где я? Кто вы?
– Девушка, вам плохо, девушка?
– Да.. Нет.. Ай, не трогайте меня руками!
– Как тебя не трогать, ты в курсе, что ты на труп похожа?
Страх почувствовать на своём теле прикосновения чужого человека пересилил боль, и пошатываясь, она встала.
– Где ты живёшь? Дай, провожу. Смотри, на кого похожа. Чисто труп.
– Не трогайте..
Она сделала один или два шага. Что-то зашуршало, царапая по запястью. Опустить голову, чтобы посмотреть, было слишком больно и она на ощупь освободила руки от чего-то шершавого. Сделала ещё один шаг.
– Девушка, деньги!
Голос был тот же, что до этого.
– Не понимаю.. – выдавила она из себя через силу.
– Девушка, я подберу. Вот Ваши деньги. – в ладонь ей ткнулся бумажный цилиндрик – тот, кто подбирал, скрутил банкноты. Теперь она могла рассмотреть этого человека – начитанность Пелевиным и Упанишадами в глазах, одет не по погоде в одну тонкую майку, зато вокруг шеи обмотан шерстяной шарф в оранжево-зелёную полоску. Узенькие очёчки, короткий нос, рот аденоидно полуоткрыт, на зубах брекеты, в ушах белые наушники.
– У вас айфон? – спросила она, прячя деньги в карман куртки, почти уверенная в утвердительном ответе.
– Айфон, мак, айпод, я принципиально не пользуюсь Виндоуз. А вам куда, девушка? – нижняя челюсть креативно отвисла слегка на бок.
– К тёте. – Вздохнула
На той стороне улицы ярким пятном приковывал взгляд рыжий парик.
– Вот, она переходит дорогу.
– Я отсюда вижу, что твоя тётя интеллигентная женщина. – Доверительно сообщили очёчки, пододвигаясь ближе. – Если тебя положат в больницу, я навещу. Ок? Вот мой номер, - он протянул ей визитку; ХIинд отодвинулась.
– Извините. Я замужем.
– ХIунайда! – взволновано раздалось рядом. – Деточка! Да что с тобой? Да как ты могла? Да меня же Заур убъёт! Да меня же Герман во сне задушит подушкой! Матка боска, что за вид? Ты же вся грязная! Что у тебя на щеке? Немедленно зелёнкой. Пошли. Не хромай, детка. Держись на мою руку. Кругом же люди смотрят! А Вы тут что стоите? Вместо того, чтобы вызвать скорую? Стыдно, молодой человек, стыдно! Сразу видно, не коренной петербуржец. Коренные петербуржцы так себя не ведут. Позор! – Лия Сулимовна сделала картинный жест. – Идём, идём, деточка. Идём.
ХIинд, хромая на обе ноги, поплелась за тётей, чувствуя на спине разочарованный взгляд очёчков. В коленках ныли кости.
По приходу домой, она слегла в постель. Был вызван врач, диагностировавший сотрясение мозга, трещины в предплюсне и плюсне обеих ног и что-то ещё с мениском, по мелочи. Узнав, что он предписал иммобилизацию на целых 6 недель, ХIинд не знала – огорчаться ей или радоваться: она задержится в Северной Пальмире дольше, чем планировалось, тоска по дому одолеет её вконец, но зато не придётся махать лопатой на даче.
11-ое июня, 2009-го года.
Сон не шёл – не то, чтобы слишком поздно, два часа ночи – не четыре утра, но закон подлости – спать хочется именно тогда, когда уснуть невозможно, никак не получается.
Тётя тоже не спала, стояла у окна, курила, непереставая возмущаться:
– Неприлично, позорно, сколько можно! Который день? На сколь долго?
Герман отнёсся к происходящему философски, укатив спать в самое тёмное помещение квартиры – в ванную.
ХIинд ворочалась – с загипсованной ногой это было не так просто, наконец, поняв, что уснуть не удастся – главным образом из-за маячившей перед глазами худой фигуры и рыжего парика, поднялась на подушках и выглянула на улицу.
– Часто у вас так? В прошлые годы, вроде, не замечала.
Тётя неопределённо пожала плечами.
– Видите ли, резалку им освещать надо. Хлебом не корми – дай устроить развлечение иногородним. Верно, чтобы на гостинице экономили – ночь прошляются по городу, утром уедут. Неприлично.
– Памятник красивый, название резалка для него тоже неприлично..
– Невозможно спать. У меня болит голова. Ещё гопота шумит.
ХIинд не слышала шума, видимо, заметив это, Лия Сулимовна распахнуло окно настежь.