Холод
Шрифт:
– Велкам хоум, – пробормотал Филиппов, сделав большой и жадный глоток из бутылки.
Купажированная гадость, кроме которой в местных магазинах совершенно нечего было купить, показалась ему в этот момент вполне сносным напитком. Горло, покрытое мурашками от холода даже внутри, с благодарностью приняло янтарную влагу, на заплывшие глаза с готовностью набежали стеклянные слезки, и Филя замер, как экспонат из музея мадам Тюссо, прислушиваясь к себе, к холоду, к обожженным и засаднившим от спиртного губам, к трудно скользящему внутри него низкосортному вискарю, к желудку, до которого еще не добежало, и к молчаливой гостинице, которой, по местной фразеологии, был явно пофиг мороз. Вискарик
Он выпрямился и еще секунду постоял неподвижно, делая губы колечком и проверяя, не обращается ли дыхание в пар. Обожженные губы от этих усилий, видимо, лопнули, и Филя почувствовал, как в уголках рта у него опять защипало.
– Блин, – буркнул он, не удержавшись от того, чтобы лизнуть болячку.
Девушка за стойкой администратора крепко спала, положив голову на руки. Ее волосы, убранные в длинный хвост, блестели в свете неоновой лампы, как будто их кто-то намазал жиром. Таких черных и таких густых волос, как у якуток, Филиппов не встречал больше ни у кого. Они были не просто густыми, а толстыми. Каждый волос в отдельности имел собственную толщину, и вместе они составляли даже не прическу, а самостоятельный, мощно живущий организм. В давние времена мужья этих женщин, очевидно, могли запросто плести из таких волос тетиву для своих луков, неводы для ловли рыб и оленью упряжь. Филиппову пришлось взять себя в руки, чтобы не потрогать это блестевшее, как смола, густое сокровище.
Большие часы на стене показывали половину шестого. Из-за долгого перелета, непрерывного пьянства и гигантской смены часовых поясов он совершенно потерялся во времени. Утро было сейчас или вечер – этого определить он не мог. Скорее всего, конечно, девушка крепко спала, отсидев на дежурстве ночную смену, однако причин поспать вечерком у нее тоже могло быть сколько угодно. Филиппов знал пару знаменитых актеров, которым в гримерку специально подселяли беспокойную молодежь, чтобы они не проспали вечернюю репетицию. Ходили слухи, что однажды при подписании договора кто-то из них потребовал внести пункт о праве на оплачиваемый послеобеденный сон.
В отличие от Филиппова, спящая красавица была одета по ситуации. Безразмерный китайский пуховик защитного цвета с огромным, как шлем от космического скафандра, капюшоном, обмотанный вокруг шеи в несколько рядов шарф и варежки с бисером, на которых лежала ее голова, обеспечивали ее свежему организму здоровый сон, тогда как похмельный Филя в своем одеяльце и влажной рубашке под ним дрожал подобно неприкаянной дворняге в ненастную зимнюю ночь. Глядя на размеренно дышавшую в своем былинном сне девушку, он даже ощутил, что она сама как будто источает тепло. Протянув руку, чтобы удостовериться, Филиппов с изумлением понял, что не ошибся. От черноволосой администраторши исходили вполне ощутимые волны тепла.
Несколько минут Филя стоял над ней, вытягивая по очереди то одну, то другую руку, все еще не в силах отпустить одеяло, которое он сжимал у горла. Ему было плевать на природу этого чуда. Главное, что оно произошло. Он грелся в лучах этой девушки, как у печки, стараясь не разбудить ее, и механизм местных чудес при этом его нисколько не волновал. В голове у него не шевелилось даже и тени удивления. Важно было хоть немного согреться. Впрочем, когда дрожь перестала сотрясать его подобно отбойному молотку, он все же вспомнил про всякие шаманские дела, однако, склонившись над девушкой чуть ниже, увидел сбоку от ее кресла включенный в большой сетевой фильтр обогреватель.
– Электролюкс, – одними губами, словно боясь спугнуть, прочитал Филя красивые серые буквы на белоснежной панели.
Небольшой дисплей мягко
– Двадцать пять градусов, – совершенно непроизвольно, как зачарованный, прошептал он.
Обойдя стойку с другой стороны, Филиппов присел на корточки рядом с обогревателем, секунду или две о чем-то подумал, а затем осторожно вытащил вилку из розетки сетевого фильтра. Обогреватель на ощупь оказался горячим, поэтому Филя стянул с себя одеяло и завернул шведское чудо в него. Отходить надо было негромко, но быстро. Филиппов приподнялся на цыпочки, сделал один шаг, другой, а затем, подобно легкомысленному Альберу, пытающемуся сбежать от мертвых и разгневанных подружек Жизели, помчался прочь с этого кладбища оледеневших надежд. Пробежав легкой ланью до поворота, он замер и прислонился к стене. Сердце его безумно колотилось прямо в обогреватель. Филя возликовал и, ликующий, вошел в свой коридор.
Пустая бутылка из-под «Ред Лэйбл» стояла на том же месте, где он оставил ее пару минут назад.
– Мерзни здесь, тварь, – злорадно прошептал Филиппов, косясь на опустевший сосуд и прижимая к животу завернутый в одеяло теплый обогреватель. – Никому ты не нужна больше. Чтоб ты сдохла.
Брезгливо обойдя бутылку, он направился к своему номеру, однако чем дальше он шел по коридору, тем неуверенней становился его шаг. Бесконечный ряд дверей по левую руку все больше обескураживал его. Наконец Филя остановился. Выходя из своего номера, он даже не задумался о том, как найдет его по возвращении. Запомнить цифры на серой двери в момент бегства просто не пришло ему в голову. Более того, теперь он сомневался и в том, что номер его располагался по левую руку.
– Вполне возможно, что и по правую, – пробормотал Филиппов, оборачиваясь на преданную им, осиротевшую бутылку и пытаясь понять, как он двигался относительно ее нынешнего положения, когда искал стойку администратора. – Вот здесь я остановился и выпил…
Он вернулся к бутылке и поставил обогреватель на пол. Отринутая подруга стояла у правой стены. Это означало, что Филя, скорее всего, держался во время движения ближе к ней. А значит, его комната наверняка тоже располагалась справа. Вряд ли он стал бы пересекать коридор, выйдя из номера.
– А если на автомате? – тут же засомневался он. – Правостороннее движение, привычка… Нет, это не сто процентов… Блин…
Он повертел головой, прислушиваясь к своей интуиции, но та глухо молчала. Ее устраивали обе стороны коридора. Решив, что сердце подскажет ему, когда он окажется напротив двери в свой номер, Филиппов медленно двинулся по ковровой дорожке. Холод уже опять брал свое, но Филя не стал снимать одеяло с обогревателя. Он был занят подсчетом шагов. Ему казалось, что от бутылки до его двери их должно быть не больше пятнадцати. На шестнадцатом шаге он остановился и посмотрел на дверь слева от себя. Сердце не издало ни звука. Тогда он перевел взгляд направо. Полная тишина.
– Блин, я же успел в другую сторону сбегать, – вспомнил он свой бросок из номера к захламленной лестничной клетке.
С учетом того пробега расстояние от бутылки считать было бесполезно. Ориентиры окончательно сбились. Филя вернулся к обогревателю и, переживая ощутимые угрызения совести, взял с пола бутылку в надежде, что там для него осталось хоть что-нибудь. Мстительная тварь не выдала ни грамма.
– Ну и пошла ты, – буркнул Филиппов. – Тоже мне…
Холод снова пробирал его до костей. Обогреватель совсем остыл, и Филя стащил с него одеяло. Электрических розеток в коридоре не было. Оставалось только вернуть украденное сокровище на место, включить его в сетевой фильтр и тихо просидеть рядом с ним до утра, как старый брошенный всеми индеец в одеяле. Без капли спиртного.