Холод
Шрифт:
«Способная тварь», – подумал он о своей физической оболочке.
– Что? – обернулась к нему Рита.
– Ты куда меня тащишь?
– Я же вам объяснила.
Из номера, мимо которого они в этот момент проходили, в коридор выскочил мужик в черном пуховике и в огромной лисьей шапке. В руках он держал телевизор. Толкнув Филю, он едва не бегом устремился по ковровой дорожке и через мгновение скрылся за поворотом. В других номерах тоже что-то происходило. Бились какие-то стекла, что-то роняли, отовсюду летели звуки неприятной возни.
– Пойдемте, –
Филиппов отчетливо увидел сорвавшееся при этих словах с ее губ облако пара.
– Не понимаю, – сказал он.
Едва она вытащила его из гостиницы, свет у них за спиной погас, и все шесть этажей, включая фойе за стеклянными дверьми, погрузились в полную темноту.
– Финита ля комедия, – сказал Филя, задирая голову и озираясь на потемневшую громаду у себя за спиной. – Все свободны.
Он повернулся и застыл на месте с открытым ртом, из которого, как из притихшего гейзера, тут же повалил густой пар. Мимо гостиницы бесконечным потоком шли люди.
Они двигались по проезжей части, по тротуару, по местам для парковки, даже по гостиничному крыльцу. Редкие фонари, цедившие в туман желтоватое подобие света, еще выхватывали из темноты эту черную колышущуюся массу, но кто-то уже отключал их один за другим, и со стороны центральной площади накатывалась абсолютная тьма. Окна в доме напротив мигнули и тоже погасли. Плывущая по проспекту толпа подсвечивалась теперь лишь фарами застрявших в ней автомобилей. Беспомощные, как спасательные плотики в океане после крушения лайнера, они источали мутноватый свет, вырывая из темноты бесконечные спины и клубящееся дыхание многотысячной людской толпы.
Завороженный этой картиной Филиппов очнулся от сильнейшего прокола в мочку левого уха, что было верным, хоть и давно забытым признаком обморожения. Рита уже тащила его куда-то за угол гостиницы, а он растирал ухо, автоматически отхлебывал мгновенно заледеневшее вино и все никак не мог избавиться от чувства, что все это снится, что над всем этим толща воды – километры, мегатонны Ледовитого океана, и все эти жители подводного царства затеяли свой молчаливый исход в поисках суши, земли обетованной или, наоборот, ищут себе местечко поглубже.
В машине, где тепло пронзило его еще острей, чем до этого холод, и где его тут же начало бить мелкой дрожью, Филя попытался сосредоточиться на том, о чем громко заговорила Рита, прыгнувшая на сиденье рядом с водителем, но потом понял, что она говорит уже довольно давно – просто он услышал ее только сейчас, как будто снаружи был космос, и звуки в нем не доходили.
– … у него и рожа такая мерзкая – как у моллюска. Ктулху недоделанный…
– Что? – сказал Филя, вглядываясь в плотную безликую массу, которая угадывалась за окном. – У кого рожа?
– У следователя, у Толика этого. Он мне, прикиньте, говорит – называй меня Толик, если встречаемся не в ментовке. Я ему тогда говорю – а зачем нам встречаться где-то еще? Там-то у себя он не Толик. Там он весь такой Анатолий Сергеевич… Анатолий Сергеич Ктулху. Щупальца прячет под столом.
– Какие щупальца? – Филя, не отрываясь, смотрел в окно. – Куда они все идут?
Рита включила лампочку у себя над головой и повернулась к Филиппову.
– Я же вам говорила в гостинице. В городе перебои с теплом. Что-то случилось на ГРЭС или на ТЭЦ – не знаю, как там у них это называется. По радио сказали – скоро починят. Но с работы всех отпустили. Домой люди идут.
– Значит, сейчас вечер?
– Да.
– Понятно… А почему их так много?
– Я же говорю – всех отпустили. Весь город идет. Тут еще студентов полно. В универе КВН был.
– А почему пешком? Автобусы тоже перестали работать?
– Я не знаю, – Рита пожала плечами, но не отвернулась, а продолжала напряженно смотреть Филе в лицо, как будто ждала от него чего-то, каких-то слов, какого-то решения.
– А мы куда едем? – спросил он наконец после паузы, во время которой тщетно пытался унять колотившую его дрожь.
– Никуда, – повернулся к нему водитель. – Пока стоим. Я в этой толпе не проеду.
Филиппову его лицо показалось смутно знакомым.
– Ты кто? – сказал он, делая большой глоток из бутылки и расплескивая вино на грудь.
– Это и есть Тёма, – вмешалась Рита. – Я про него вам все это время рассказывала.
– Тёма? – Филиппов растер темные брызги на лацкане пальто. – А у тебя маму не Зиной зовут?
Юноша улыбнулся, и Филя тут же узнал улыбку розовой принцессы.
– Да, вы сегодня с ней из Москвы летели.
– Ага, и вот эта девушка нас потом чуть не убила.
– Я ведь объяснила уже, – загорячилась Рита. – Мне надо было вас раньше всех встретить, а Данилов повез меня за город. Поэтому я у него угнала машину, и его охранники за мной погнались.
Филиппов подавил отрыжку, помотал головой и остановил Риту жестом.
– Слушай, давай не все сразу, и давай не сейчас. Данилов какой-то, погоня… Это меня не касается. Откуда ты знала, что я прилечу? И кто ты, вообще? Зачем ехала меня встречать?
– Ваш друг рассказал, что вы прилетаете… Художник. Вы ему звонили позавчера из Парижа.
– А ты что, с ним знакома?
– Нет, моя мама с ним общается.
Филя хмыкнул и посмотрел на себя в зеркало, потеребив засаднившее левое ухо.
– Да-а… Приехал инкогнито называется… Ну и рожа…
– У меня тоже так было, – сказал Тёма, перехватив Филин взгляд. – Не брился недели три, а потом как-то раз в клубе на вечеринке решил на спор выпить горящий абсент. Друзья сказали – давай зажжем. Ну и зажгли. Они-то все бритые были. А моя бороденка полыхнула – бармен едва полотенце успел набросить. В общем, весело провели время. Ожоги потом примерно такие же были.