Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700)
Шрифт:
Тем не менее несмотря на все эти свидетельства надо признать, что вопрос об иконопочитании или его неприятии первоначально основывался не на вероучительных соображениях. В практике церкви, противостоявшей идолопоклонству, почитание изображений было обусловлено другми причинами, в большей степени сводившимися не к тому, чему явно учили и что исповедовали, но к тому, во что верили подспудно. Когда "вместо 53-й главы Книги пророка Исайи мерилом в определении Христова облика [1053] стали слова из псалма о том, что "ты прекраснее сынов человеческих" [1054] , это означало перемену, с которой принятое церковное вероучение, в конце концов, было вынуждено примириться. Эта перемена совпала с ростом благочестивого поклонения мощам святых и мучеников. В этой связи одна из наиболее убедительных формул содержится у Григория Нисского, который писал: "Те, кто их (мощи) созерцает, как бы воспринимают самое живое тело в его расцвете. Они припадают оком, устами, ухом и всеми своими чувствами, а потом, излив слезы благоговения и сострадания, обращают к мученику свое моление о заступничестве, как если бы он был жив" [1055] . От почитания мощей совсем недалеко до поклонения образам; помимо прочего Григорий описывает и то, что он переживал, созерцая образ жертвоприношения Исаака [1056] . Павлин Милостивый (Ноланский), более молодой современник Григория, свидетельствует, что образы христианских святых уже тогда вводились в христианских церквах. Несмотря на то что, говоря о себе, он не допускает, что его изображение тоже можно так использовать (подчеркивая, что "единственное мое изображение, которое может быть вам необходимо, есть то, в коем вы сами сотворены и коим любите ближнего как себя") [1057] , он в то же время не возражает против того, чтобы в крещальне был установлен образ Мартина Турского. Это допустимо потому, что "своим совершенным подражанием Христу он нес в себе образ небесного мужа" и, следовательно, человеку, во время принятие крещения слагающему с себя свой собственный земной образ, подобает глядеть на это "изображение небесной души, достойной подражания" [1058] . Приблизительно
1053
Пс.44:3
1054
Dobshьtz (1899) 29
1055
Gr.Nyss.Thdr. (PG 46:740)
1056
Gr.Nyss.Deit. (PG 46:572)
1057
Paulin.N.Ep.30.2 (CSEL 29:262-63)
1058
Paulin.N.Ep.32.2 (CSEL 29:276)
1059
Thdr.H.r.26.11 (Lietzmann 8)
1060
Jac.Ed.Can.21 (Kayser 18)
Образы как идолы
Наряду с крепнувшей верой в силу святых изображений росло и противостояние им, и "на всем протяжении 4–8 веков нельзя назвать столетия, когда не появлялись бы — даже в самой Церкви — свидетельства против иконопочитания" [1061] . Именно в 8–9 веках вероучительные иконоборческие соображения были высказаны полнее, чем когда-либо прежде или потом: в 8-м — императором Константином 5-м и иконоборческим собором 754-го года, в 9-м — собором 815-го года и его представителями. О трактате Константина говорится, что "в сравнении с этими сочинениями императора вряд ли найдется какой-либо другой памятник, позволяющий так глубоко проникнуть в суть иконоборческой ереси и так ясно излагающий ее философские и богословские основы" [1062] . Даже его противники, несмотря на неистовость полемики, хотя и скупо, но все же признавали силу его идей [1063] . Говоря о развитии иконоборческого движения, с политической и церковной точек зрения необходимо проводить различие между 8-м и 9-м веками, однако что касается наших целей, то мы можем рассматривать его вероучительные предпосылки как единое целое, даже если первое из двух основных обвинений (идолопоклонство) было более заметно в 8-м веке, "тогда как христологическая формулировка проблемы еще сильнее выдвигается на первый план" в 9-м [1064] . Кроме того, стремясь воспроизвести аргументацию, к которой прибегали иконоборцы, мы вынуждены опираться на рассказы (причем всегда ex parte) и цитаты (нередко дословные), оставленные нам православными победителями этого противоборства.
1061
Kitzinger (1954) 133
1062
Ostrogorsky (1929) 2–3
1063
Thdr.Stud.Or.11.3.17 (PG 99:820)
1064
H.G.Beck (1959) 303
Сдержанность, которую следует проявлять при анализе повествований, представленных сторонниками иконопочитания, уместна и в том, что касается различных версий происхождения и источников иконоборства. Согласно одной из таких историй в 8-м веке поход против иконопочитания начался с заговора одного иудея по прозванию Сорокалоктевый (Tessarakontapehys — то есть "ростом в сорок локтей"), который вместе с калифом Ясидом 2-м задумал изгнать образы из христианских церквей; таким образом, получается, что "иудейский дух", нечестиво сочетавшись с мусульманским разумением, заставил христианских императоров служить их иконоборческим замыслам [1065] . Очевидно, что Ясид повелел уничтожать христианские изображения, однако не столь очевидно, что на нем сказалось иудейское влияние; более того, воздействие мусульманских или иудейских идей на христианских иконоборцев, по-видимому, в значительной мере преувеличено как их современниками, так и сегодняшними исследователями [1066] . Сколь бы привлекательной ни была идея о том, что иконоборчество стало ответом на "эллинизацию христианства" [1067] образами и догматами, такое объяснение почти не выходит за рамки простого "параллелизма и "аналогии", направленной на ее поддержание [1068] . С другой стороны, в самой христианской мысли содержались вполне явные основания для упрочения иконоборческой позиции. Отстаивая свою точку зрения, противники иконописания ссылались на них как на весомый авторитет, давая волю давнишнему опасению многих христиан, считавших, что Церкви не к лицу допускать и даже поощрять возврат к почитанию идолов.
1065
Niceph.Antirr.3.84 (PG 100:528-33)
1066
Thdr.AbuQ.Imag.1 (Arendzen 1–2)
1067
См.т.1-й, стр.54–55 оригинала.
1068
Florovsky (1950) 82–83
Аргумент, основанный на авторитете, выражался в таком вопросе: "Откуда все это берет начало и есть ли закон, повелевающий нам поклоняться образу Христа?" [1069] . Поклоняться образам нет никакого основания; поклонение не исходит "ни от Христова предания, ни апостольского и отеческого" [1070] . Святоотеческое предание не предает забвению этот обычай, и если его читать должным образом, то можно найти много бесспорных запретов. Еще меньше иконопочитание можно оправдать преданием апостолов и пророков, к которому обращались отцы [1071] . Библейские отрывки, которые иконоборцы приводили в противовес иконопочитанию, составляли значительную долю всей их аргументации, — весьма немалую, чтобы привлечь особое внимание своих православных оппонентов. Последние, вынужденные признать, что между иконоборчеством и ветхозаветными пророками, порицавшими в израильском народе тяготение к идолопоклонству, существует определенное родство, презрительно именовали иконоборцев "новомудрыми" (neosofoi), в угоду своим замыслам исказившими "прекрасные речения пророков" [1072] . Иными словами, с христианскими изображениями и их почитанием в церквах иконоборцы связывали те библейские отрывки, которые были написаны против языческого идолопоклонства; однако иконопочитатели считали, что если греки и злоупотребляли изображениями, это не значит, что "наш обычай, исшедший из (должного) благочестия", надо упразднить [1073] . В то же время нельзя было так просто отбросить библейские тексты, приводимые иконоборцами.
1069
ap.Niceph.Antirr.3.9 (PG 100:389)
1070
CCP(754)ap.CNic.(787) (Mansi 13:268)
1071
ap.Thdr.AbuQ.Imag.7 (Arendzen 11–12)
1072
Joh.H.Icon.2 (PG 96:1349)
1073
Joh.D.Imag.1.24 (PG 94:1256-57)
Из того, чем мы располагаем, можно сделать вывод, что, по-видимому, самым серьезным оружием в этом библейском арсенале был запрет на изображения, содержащийся в Книге Исхода (Исх.20:4). Во всех пяти основных православных источниках 8–9 веков (сочинения Иоанна Дамаскина, Иоанна Иерусалимского, акты Второго Никейского Вселенского Собора, творения Феодора Студита и Никифора) не было почтено за труд рассмотреть и опровергнуть иконоборческое толкование этого непростого отрывка [1074] . Против иконопочитания можно было обратить часть самого Десятисловия, так как в восточном христианстве (и позднее в кальвинизме) этот запрет был воспринят как вторая из десяти заповедей, а в западном (и затем в лютеранстве) рассматривался лишь как приложение к первой [1075] . Содержащийся в нем запрет на изображение не только Бога, но даже Его тварей некоторые христианские отцы восприняли как основание для различия между языческим богослужением и христианским. Что касается иконоборцев, то они, несомненно, усматривали в нем основную возможность отстоять свою позицию. Он был возвещен
1074
Joh.D.Imag.2.7 (PG 94:1288); Joh.H.Const.7 (PG 95:324);
CCP(754)ap.CNic.(787) (Mansi 13:284); Thdr.Stud.Antirr.3.40 (PG 100:445)
1075
Gr.Pal.i. (PG 150:1092-93); Conf.Petr.Mog.3.53 (Karmirs
760); Aug.Quaest.Ex.71.1–2 (CCSL 33:102-3)
"Моисеем-законодателем" [1076] и, следовательно, занимал особое положение и в христианском законе. Годились и другие отрывки, осуждавшие идолопоклонство, например, проклятие псалмопевца, заявившего: "Да постыдятся все, служащие истуканам, хвалящиеся идолами"" [1077] . Кроме того, особенно уместными казались слова, сказанные Богом через пророка: "Я Господь, это — Мое имя, и не дам славы Моей иному и хвалы Моей истуканам" [1078] . Казалось бы, все это подтверждает, что поклонение, подобающее Богу, нельзя переносить на изображения, даже если они созданы из желания оказать благочестие так называемым образам Христа и святых [1079] . Основываясь на ветхозаветном отвращении к идолопоклонству, иконоборцы относили к иконопочитателям и такие отрывки, как, например, 1-я глава Книги пророка Малахии [1080] , в которой говорится об осквернении Господней трапезы: с точки зрения первых именно так и поступили почитатели изображений, воздавая идолам то поклонение, которое подобает одному лишь Господу [1081] .
1076
ap.Joh.D.Imag.2.7 (PG 94:1288)
1077
Пс.96:7; ap.Joh.D.Imag.2.7 (PG 94:1288)
1078
Ис.42:8
1079
ap.Thdr.Stud.Antirr.3.3.14 (PG 99:425)
1080
Мал.1:12
1081
ap.Niceph.Imag.27 (PG 100:604)
Однако мы ошиблись бы, если бы, учитывая, что иконоборцы опираются на Ветхий Завет, решили (как, собственно, и делают некоторые комментаторы), что культ изображений представлял собой интенсивную эллинизацию христианского богослужения и возрождение языческих обычаев, тогда как иконоборцы, бросая ему вызов, стремились отстоять семитские элементы христианского наследия. Дело не только в том, что иконоборцы нисколько не уступали своим противникам в силе осуждения иудаизма, но и в том, что некоторые самые сильные доводы они основывали на тех библейских отрывках, которые были решительно "греческими", "несемитскими". В качестве примера можно привести два отрывка из Евангелия от Иоанна. "Царство Мое не от мира сего", — говорит Иисус в одном из них (Ин.18:36) [1082] . Обращение к этому отрывку может показаться странным, если вспомнить о том, какую роль иконоборцы отводили авторитету царя или императора, однако они, вероятно, использовали его для того, чтобы подчеркнуть, что Христос превыше этого физического, вещественного мира, в котором находятся образы. Еще лучше об этом говорило речение Иисуса, сказавшего, что "Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине" (Ин.4:24). Это место приводилось как "первозначный отрывок" и как "речение, избранное Господом" [1083] . Из контекста ясно, что эти слова, направленные против иудеев и самарян, были призваны подчеркнуть, что с пришествием Христа поклонение Богу должно стать более духовным и поэтому не так тесно (как это было в иудаизме) связанным с какими-то определенными местами или предметами. Отсюда следовало, что христиане должны были идти даже дальше того неприятия изображений, которое содержалось в Ветхом Завете.
1082
ap.Niceph.Antirr.3.13 (PG 100:396)
1083
CCP(754)ap.CNic.(787) (Mansi 13:280)
К авторитету Писания и отцов иконоборцы присовокупляли и авторитет византийского императора. Нет сомнения, что на протяжении почти всей истории Византии все партии ценили его высоко. Издавна об императоре повелось говорить с большим почтением [1084] , однако ясно, что иконоборцы вознесли его авторитет еще выше. Это видно хотя бы из тех выпадов, которые делали православные, заявляя, что "у императора нет власти законодательствовать Церкви". Согласно Новому Завету Бог для управления Церковью утвердил апостолов, пророков, пастырей и учителей, но не императоров. "Дело императоров есть управление государством; церковное же водительство подобает пастырям и учителям" [1085] . Тот факт, что иконоборчество действительно предполагало превозношение императорской власти, явствует и из постановлений иконоборческого собора 754-го года, возвестившего, что, подобно тому как Христос сначала послал апостолов, "так ныне Он воздвиг Своих рабов, апостолам соравных, наших верных императоров", дабы изгнать дьявольский соблазн иконописания [1086] . Можно сказать довольно много о том, что основополагающим религиозным вопросом в иконоборчестве был вопрос об авторитете императора, однако вряд ли можно сомневаться, что он не был лишь политическим, но предполагал проблему самой структуры религиозного авторитета как его понимали иконоборцы.
1084
См.т.1-й, стр.431 оригинала.
1085
Joh.D.Imag.2.12 (PG 94:1296)
1086
CCP(754)ap.CNic.(787) (Mansi 13:225)
На основании этих авторитетов, а также их истолкования иконоборцы формулировали некоторые предпосылки, определяющие их отношение к образам. Решающим было понимание природы изображения, и даже если оно не всегда выражалось строго логически, тем не менее формировало учение иконоборцев. Православные в своем определении основывались на соотношении оригинала или первообраза (prototypos) и того отображения, которое от него исходило (paragonon) [1087] ; иконоборцы тоже учили, что "о всяком образе известно, что он есть отображение некоего оригинала" [1088] . Однако Константин 5-й развил это определение, заявив, что подлинный образ "единосущен тому, что он изображает" [1089] . Использованный здесь термин ("omoousios" — "единосущный") берет начало в православной триадологии, где к нему обращались для того, чтобы определить Божество Сына в отношении к Божеству Отца; именно в этом смысле Сын — "образ Отца" [1090] . Согласно такому определению связи между образом и тем предметом или лицом, которое он изображает (что, "вне всякого сомнения, было характерно не только для Константина, но и для всех водительствующих умов иконоборчества") [1091] , образ Христа, используемый для поклонения, по сути дела, был "лжеименным образом" [1092] , так как не был "единосущен" Самому Иисусу Христу, чего, кстати, не утверждали даже самые ревностные защитники иконопочитания. Для иконоборцев само определение истинного образа с необходимостью означало, что никакое изображение или изваяние никогда не сможет стать образом Христа.
1087
Joh.D.F.o.89 (Kotter 2:206)
1088
ap.Niceph.Antirr.1.13 (PG 100:224)
1089
ap.Niceph.Antirr.1.15 (PG 100:225)
1090
См.т.1-й, стр.200–210 оригинала.
1091
Ostrogorsky (1929) 41
1092
CCP(754)ap.CNic.(787) (Mansi 13:257)
Что же касается евхаристии, то она могла стать таким образом и действительно была таковым, поскольку лишь она была единосущна Христу. Несмотря на заверения, что в вопросе о таинстве причащения все якобы были единомысленны [1093] , спор об отношении к образам все-таки породил некоторые расхождения. Для иконоборцев евхаристия была единственным подлинным образом. "Нам заповедано, — говорили они, — что Христа должно писать в образе, но только согласно тому, как святое учение по божественному преданию гласит: "Сие творите в Мое воспоминание" [1094] . Посему ясно, что не передано нам писать Его в образе или памятовать о Нем иначе, ибо это изображение <евхаристия> есть истинное и оно священно" [1095] . Говоря, что "хлеб, который мы берем, есть образ Его <Христа> тела, приемлющего вид Его плоти и соделывающегося изображением Его тела" [1096] , Константин 5-й имел в виду не просто "какой-то образ", а именно "этот образ". Под "образом" и "изображением" он понимал не пустой знак, а то, что "точно и истинно" было Христовым телом [1097] . Кроме того, он говорил не только от себя. На соборе 754-го года вместе с единоверцами он заявил, что кроме евхаристии нет "ни единого вида или образа, могущего изобразить Его воплощение". Только евхаристия представляет собой "образ Его животворящего тела", и нет ничего другого, что могло бы изъяснить человеку тайну спасения, совершенного по Божьему произволению [1098] . Это таинство сошло с небес и благодаря ему можно постичь благодать Божьего произволения, исполненного Христовым уничижением [1099] . Разве есть что-нибудь, заслуживающее большего почитания и благоговения, чем само тело Господне? [1100] . Освященные евхаристийные хлеб и вино, как Христово тело и кровь, надо именовать "святыми" и признавать достойными поклонения [1101] . По той же причине священные изображения не могут притязать на такое поклонение.
1093
См. выше.
1094
1Кор.11:24–25
1095
ap.Thdr.Stud.Antirr.1.10 (PG 99:340)
1096
Const.V.ap.Niceph.Antirr.2.3 (PG 100:337)
1097
Const.V.ap.Niceph.Antirr.2.2 (PG 100:333)
1098
CCP(754)ap.CNic.(787) (Mansi 13:261)
1099
ap.Niceph.Imag.9 (PG 100:553)
1100
ap.Niceph.Antirr.3.28 (PG 100:420)
1101
ap.Thdr.Stud.Antirr.3.31–33 (PG 99:373-76)