Хронология
Шрифт:
Ногти глубоко впиваются в кожуру апельсина – я молчу. Ла Пьерр бледнеет и дрожащей рукой дёргает верхнюю пуговицу на воротничке мундира.
– Идите, - роняю я в никуда и встряхиваю рукой, чтобы лучше шли чернила, чтобы впечатать в очередной приказ свою никогда, никогда не подлежащую обсуждению и обжалованию резолюцию, окончательную, как сама смерть. Dixi. Я никогда не повторяю дважды – дубли бывают только в кино.
Время, снег, планы, мысли. Гаснут окна общежитий, стихают голоса и шаги, и лишь белые хлопья снега – замёршие слёзы ангелов – всё падают и падают на этот неблагодарный мир в попытке сделать его чище и светлее. Зябко и устало. Хочется закрыть лицо руками и спрятаться, уйти туда, за двери_стены_окна_ограды, стать снегом и больше не думать.
– Норд? – тихо окликает водитель, окутанный запахами кофе и шоколада с вишнями. Его голос режет меня, как битое стекло.
– Что тебе, Дьен? Дорес мье, - я еле выговариваю какую-то бессмыслицу, оцепенело наблюдая, как водитель расставляет на журнальном столике чашку, заварочный чайник, вазочку с какими-то конфетами, раскладывает подушки на мягком кресле, встряхивает и расправляет мой плед.
– Я Вам чая принёс, зябко, да и поздно уже, Антинель почти весь уснул, - улыбается водитель.
– Один хирург Баркли всё ходит с лунным видом, ждёт прилёта музы… Присаживайтесь сюда, я сейчас налью Вам чая. А конфеты из Кесселя, специально ездил…
– Не стоило, я не ем сладкое, - я резко встаю и ухожу в спальню, шарахнув по дороге дверью. Падаю на постель, впиваюсь ногтями в подушку, вжимаюсь в неё лицом, нервно кусая губы. Мне сейчас почти взаправду страшно. Мой тюремщик, только лишь притворяющийся перед местной общественностью водителем, никогда не оставит меня в покое. Да что ему нужно?! Чай, конфеты, ненавязчивая и искренняя забота в каждом жесте, в южном говоре, в карих глазах…
Что он видит, когда смотрит на меня? Я не могу понять. Да, наверное, и не хочу понимать.
– Норд?.. – он тихо стучит в дверь спальни, и я капитулирую, перекатившись на спину и слизывая кровь с прокушенной губы, не узнавая бессилия и обреченности в своем тихом голосе:
– Да, Дьен. Я не хочу чая. Будь любезен, принеси мне кофе покрепче.
– Сию секунду, - кланяется тень за стёклами и исчезает в пустоту и сумрак ночных коридоров. Снег продолжает своё безмолвное, завораживающее паление, лён простыней холодит и без того холодную кожу, по белому потолку скользят тени невидимых сосен.
Я лежу без движения и без сна, наблюдая танец снега и игру в интерференцию, неохотно размышляя о Дьене и кофе. Продолжая начатые мною «фруктовые» ассоциации, водитель – вишня, сладкая вишня с косточкой, которой можно задохнуться, обманувшись внешней сочностью и обещанием рая. Апельсины, вишни… просто терпеть их не могу. Грейпфруты и киви – вот мои настроения, вот мои счастливые минуты, лишённые вечного вопрошания «Зачем я» и вечных же пряток с зеркалами и чужими взглядами.
Я лежу и ожидаю рассвета, что оставит ещё одну рану на моей изрезанной душе, неумело сшитой вечерними крестиками на календарях. Кто-нибудь, как-нибудь… прошу, отпустите меня обратно во тьму и смерть. Пусть лучше Антинелем правит сладкий апельсинный генерал, а не моя искренняя горечь.
Добро пожаловать в ноябрь обратно
Нет худшего времени суток и состояния души, чем половина шестого утра ноябрьского понедельника. Кружевная шаль воскресного снега вылиняла и облезла.
По стёклам мышино шуршит мелкий дождик, и раскисает на газонах вчерашняя снежная сказка, вновь сдёргивая весь мир в нудные серые будни. Добро пожаловать в ноябрь обратно.
Встаю, распахиваю окно и с высоты одиннадцати с хвостиком этажей озираю просыпающийся Антинель. Холст, масло, кисть. Холод, грязь, сосны. Кофе, кома, очереди в душ. За освещёнными окнами общежитий мелькают невыспавшиеся тени.
Ветер такой сильный и резкий, что перехватывает горло. Я ещё немного стою у окна – пока почуявший усиками-вибрисами моё пробуждение водитель не зажигает свет в кабинете. Из-под двери, лаская и ластясь, приползает запах свежезаваренной арабики. Пора заводить тугую пружину дня и нажимать на спуск… В шестом, тюремно-военном корпусе проиграли зарю, и раскисающий снег расчертило квадратами света – включили основное освещение всего здания. Окада уже обфукал свой фикус и теперь цедит зелёный чай «сенча», пока жена доглаживает его белоснежную рубашку. Я люблю ритуалы и традиции – это значит, что всё идёт как надо, это меня успокаивает.
Не люблю внезапностей.
Касаюсь кончиком ногтя подставки сенсорной лампы и начинаю по кусочкам собирать мозаику под названием «директор института в Антинеле». Раньше это длилось час, а то и больше, а сейчас хватает пяти минут. Последний штрих – тёплый чёрный палантин на плечах, и можно шагать в воды, как выражаются наши СМИ, «бурной реки Антинельской жизни». Я уже давно подозреваю, что название этой реки – Стикс, но тактично молчу. Бумажная лапша – необходимый элемент питания каждого демократического общества. Это вам любой политдиетолог скажет.
– Доброе утро, - деликатно информирует водитель, благоухая вишнями. Сакура в цвету. В эти японские настроения вплетается аромат арабики, столь пряный и страстно горячий, что хочется упасть на колени перед столиком и возблагодарить небеса за этот дар. Рядом с чашкой скромно пристроилась парочка персиков и рогалик с варёной сгущёнкой, что несколько примиряет меня с водителем, понедельником и шестью часами утра. Водитель смотрит вопросительно, как собака под запертой дверью.
– Дорес кларо, - всё-таки бросаю я, грея ладони о невинно белую чашечку с кофе. Дымок с запахом Кордильерского рассвета щекочет мне ресницы и согревает кровь. – Можете быть свободны до одиннадцати, потом поедем на встречу с ректором станции «Кристалл». Профессор Карло д’Эспозито и его исступленная ненависть ко всему, что он не способен понять, плюс необоснованное самомнение, утомляют без малого половину Антинеля. Пора искать ему замену.
– Ясно, - поднимает глаза водитель, - позвольте спросить?
Я молча пожимаю плечом, повернувшись к окну. Здравствуйте, это Информбюро на проводе… неужели же я произвожу впечатление существа, знающего всё на свете?..
За окном неохотно просыпается день, серый от усталости и злой от холода.
– Скажите, пожалуйста, какой подарок Вы бы хотели получить на Рождество? Я боюсь ошибиться, так мало зная Вас, - сообщает водитель, скользя взглядом по моему отражению в стекле. Я ощущаю этот взгляд на себе, словно щекочущую лапками мохнатую гусеницу.