Художественная культура русского зарубежья. 1917-1939. Сборник статей
Шрифт:
Несколько раз кажется близкой к осуществлению мечта художника о ваянии в горах, однако как монументалисту Эрьзе реализовать себя в Латинской Америке в целом (за редкими исключениями) не удалось. Он работал в основном в станковой скульптуре, создал большое количество фигурных композиций (прежде всего ню), но чаще обращался к изображению лиц – не случайно Орсетти назвал его «скульптором человеческих лиц» [575] . По форме это головы, бюсты (чаще с высокой линией обреза), горельефные композиции с изображением лица в виде маски, окруженной «шубой» – первозданной живописной фактурой дерева. Мастер существенно расширяет диапазон средств этого типа скульптуры: варьирует положение головы (поворот или наклон), уровень (низкий или высокий) и форму обреза шеи, плеча, форму прически. Скульптуры различны по размеру, характеру использования особенностей материала, по оттенкам чувств и состояний, которые выражают лица людей, и т. д.
575
Там же. С. 38.
Эрьзя работает в портретном жанре, создавая образы исторических персонажей, деятелей мировой культуры, а также образы современников (Ипполито
В 1940-х годах положение скульптора резко ухудшается. Главная причина – начавшаяся война Германии против СССР. Как известно, Аргентина, заявившая о своем нейтралитете, тем не менее, традиционно близка Германии и Италии, Эрьзя же сразу занимает патриотическую позицию. После войны обстановка в стране остается напряженной: появляется большое количество новых эмигрантов – нацистов и их сторонников. В это время уходят из жизни лучшие друзья художника – X. Гонсалес Кастильо, А. Маффей. Резко ограничивается его круг общения, заметно снижение интереса к нему со стороны прессы; он мало продает работ и фактически бедствует. (Последнее обстоятельство связано, помимо прочего, с тем, что ему все тяжелее расставаться со своими «детьми» и он хочет привезти их на родину.) Сбережений у него не остается, в чем, согласно Орсетти, немалую роль сыграли мнимые друзья. Он передает слова В. Кандьяно: «Если бы Эрьзя поговорил с каким-нибудь соотечественником, который бы занялся его вопросами и управлял бы его деньгами, он никогда бы не оказался в таком положении. Рассказывали, что он здесь продал произведения на сумму 480000 песо. Эти деньги прокурили «друзья»» [576] . После плодотворного в творческом отношении 1940-го года, когда было создано большое количество скульптур, у Эрьзи начинается депрессия, заметно снижение творческой активности (впервые в его жизни!).
576
Там же. С. 300.
В середине 1940-х, как мы предполагаем, в 1944 году, происходит знакомство скульптора с Луисом Орсетти, сыгравшим большую роль в его дальнейшей судьбе. Родившийся в семье бедных неграмотных итальянских эмигрантов, он много занимался самообразованием и сумел поступить в университет Буэнос-Айреса на факультет философии, самостоятельно выучил русский, итальянский, английский, французский, немецкий, латинский, древнегреческий, японский, китайский, киргизский, монгольский, языки аргентинских аборигенов; познакомившись с Эрьзей, начал учить эрзя-мордовский язык. Демократическое происхождение, общение с простыми людьми, влияние советской литературы сформировали политические убеждения Орсетти: его любовь к далекой «стране красной звезды» была искренней и наивной. Зарабатывая на жизнь в некой французской фирме, он с 1944 года (со дня создания) сотрудничал со Славянским Союзом Аргентины, затем состоял в руководстве Института культурных связей «Аргентина – СССР», исполнял обязанности консультанта по советской культуре, преподавал русский язык. По политическим мотивам в 1949 году Орсетти был уволен из фирмы, работал мойщиком посуды, управляющим гостиницы в провинции. С 1954 года он стал преподавателем-редактором в корпункте ТАСС в Аргентине, затем совмещал эту работу с должностью консультанта по советской культуре при АПН в посольстве СССР.
Вероятно, Орсетти сблизился с Эрьзей по заданию компартии Аргентины. Как бы то ни было, он был искренне восхищен искусством скульптора и с энтузиазмом исполнял обязанности его секретаря. Орсетти публикует в аргентинской и уругвайской прессе серию собственных статей о скульпторе, привлекает к пропаганде его творчества прессу и радиожурналистов, организовывает групповые экскурсии в его мастерскую, ведет переписку Эрьзи. Именно Орсетти сыграл решающую роль в возвращении художника в СССР.
Существует мнение, что решение вернуться в СССР было принято Эрьзей в 1947 году, после того, как он узнал о возвращении С. Т. Коненкова. Однако Орсетти свидетельствует, что Эрьзя поделился с ним этими планами сразу после их знакомства, добавив, что осуществить их можно будет, только когда кончится война. Когда в 1946 году в Буэнос-Айресе появляется советское посольство, Орсетти способствует общению Эрьзи с его сотрудниками, которых он называет в своей рукописи «друзья». Из рукописи видно, сколь часто недоволен, обижен бывает скульптор поступками «друзей», но Орсетти каждый раз дипломатично улаживает конфликтные ситуации. Через посольство возобновляется переписка Эрьзи с Михаилом Нефедовым – благодаря Орсетти она становится чрезвычайно интенсивной: он регулярно пишет длинные, подробные письма, главное содержание которых – план возвращения скульптора на родину. В связи с неблагоприятной для него политической обстановкой Орсетти и сам думает переехать в СССР вместе с обожаемым «маэстро». По этим письмам, хранящимся сегодня в ЦГА РМ, можно реконструировать полную драматизма историю возвращения скульптора: она длилась четыре года. В ноябре 1946 года через посла СССР М. Г. Сергеева Эрьзя обратился в Совет Министров СССР с просьбой о разрешении вернуться, предложив в дар государству коллекцию скульптур при условии создания его персонального музея в Москве. Осенью 1947 года Сергеев сообщил, что правительство приняло предложение скульптора. Предполагалось, что Эрьзя со всеми работами отправится в путь 25 октября 1947 года на пароходе (по одной версии – советском, по другой – шведском), на нем же покинет Аргентину Сергеев с семьей. Посол собирает 40 русских эмигрантов, которые в течение нескольких дней и ночей производят упаковку скульптур, инструментов и т. д. Однако пароход неожиданно для Эрьзи уходит; в посольстве обещают, что скоро придет советский пароход. 5 декабря 1947 года Сергеев с семьей покидает Буэнос-Айрес на английском пароходе. Ожидание становится все напряженнее. Хозяин дома, который арендует скульптор, недоволен беспорядком во дворе (деревья выкорчеваны, всюду ящики со скульптурами) и подает в суд иск о его выселении. Постановление суда – привести дом в порядок или немедленно съехать.
Эрьзю также чрезвычайно беспокоит то, что его «оскандалили». В прессе появилась информация о его предстоящем отъезде и даже о том, что он уже уехал. «Советское правительство приобретет все работы великого скульптора и поместит их в специальном музее, возглавлять который будет Эрьзя» [577] , – сообщала газета «Critica» 20 сентября 1947 года. «Величайший скульптор современности Стефан Эрьзя готовится к возвращению на родину: в Советский Союз. <…> Он не верит в лживые коллекции клеветнических речей, которые ежедневно распространяет антисоветская пресса. Он знает, его интуиция художника это ему подсказывает и его ясный ум подтверждает это ежедневным опытом фактов, что никогда его народ не был более свободным и более хозяином своих судеб» [578] , – писала «Union Eslava». Во второй декаде октября состоялись два торжественных приема по поводу отъезда Эрьзи, устроенные Славянским Союзом и аргентинскими творческими союзами. Он получил трогательные прощальные телеграммы и письма от своих знакомых из других городов страны. «С Эрьзей простились, его проводили, репортеры воздали должное его таланту…» [579] , – писала «Critica» в 1948 году. Окружающие не понимали, почему после громких проводов скульптор не уехал. Он стал объектом насмешек со стороны антисоветски настроенных кругов.
577
Russia compro obras de Erzia // Critica. Buenos Aires. 1947. 20 Set.
578
El mas grand escultor contemporaneo Stephan Erzia, se prepara para retornar a su patria: la Union Sovietica // Union Eslava. Buenos Aires. 1947. 5 Oct.
579
El Genial Erzia, que Aun no Partio Para Rusia, Trabaja Entre Nosotros // Critica. Buenos Aires. 1948. 10 Mayo.
Следует подчеркнуть, что психологическая атмосфера вокруг предстоящего отъезда все время была крайне напряженной. Художник постоянно колебался; ближайшее окружение пыталось отговорить его от решения вернуться: «Все, кроме маленькой группы, о которой я тебе намекнул, все они настроены против Советского Союза. Вот с какими людьми нам приходится еще бороться» [580] , – сообщает Орсетти Михаилу Нефедову и просит писать такие письма, чтобы нерешительность скульптора исчезла, предупреждая: «но смотри, чтобы он не заметил, что я тебе сообщил такие дела» [581] . Эрьзя ничего не знал об особенностях внутриполитической обстановки в Советском Союзе, о том, что были репрессированы его друзья, знакомые, ученики; он имел смутное представление о состоянии современного советского искусства – племянник информировал: «Искусство наше не идет в гору, а просто прет» [582] . Просмотрев принесенные Орсетти советские журналы по искусству, он приходит к выводу, что его скульптуры – «не советские».
580
ЦГА PM, ф. 1689, on. 1, д. 697, т. 1, л. 49.
581
Там же.
582
ЦГАРМ, ф. 1689, оп. 1, д. 669, л. И.
Отчаявшись, Эрьзя пишет письмо на имя Сталина (копия, датированная 18 декабря 1949 года, находится в ОР ГРМ), сообщая, что он бедствует, «оставшись без возможности работать, т. к. разобрал мастерскую готовясь к отъезду; без средств к существованию, т. к. не мог продавать работы, врученные советскому Правительству; потерял клиентов, т. к. многие аргентинцы, узнав, что я уезжаю в СССР прекратили со мной знакомство. Но это меня не смущает, т. к. единственная моя цель это видеть мои работы на Родине. <…> И сейчас, прождав столько времени, я нахожусь в тяжелом и очень затруднительном положении. Мои работы имеют общие чисто художественные типы всех народов. Но если по тем или иным причинам они не подходят, я убедительно прошу Вас не отказать мне в сообщении об этом, т. к. ожидать дольше нет ни сил ни возможности. Но также считаю долгом сообщить, что если мой отъезд в СССР не состоится, то необходимо советскому посольству помочь мне избежать скандала, который при настоящей обстановке неизбежно будет спровоцирован известными в стране реакционными силами. Я же никак не желаю быть причиной, тому чтобы лишний раз всякая сволочь вешала собак на мою родину» [583] .
583
ОР ГРМ, ф. 102, д. 52, л. 52.
Когда Эрьзя уже потерял надежду на возвращение, были сломаны ящики и снова устроена выставка в доме (на что потребовалось много времени и сил), был выпущен каталог и назначен день открытия выставки, из советского посольства пришел «приказ» немедленно грузиться на итальянский пароход «Quilia». Снова пришлось прилагать огромные усилия для упаковки скульптур. Пароход покинул порт Буэнос-Айрес 6 сентября 1950 года. В Москву Эрьзя прибыл в ноябре – долгожданная встреча с мучительно любимой родиной стала для него началом нового, девятилетнего этапа жизненных испытаний, завершившегося в конце ноября 1959 года (официальная дата смерти мастера – 24 ноября).
А. В. Попов
Архитектурное наследие русского зарубежья: русское православное зодчество за рубежом
Изучение архитектурного наследия русского зарубежья и тем более истории русского православного зодчества вне России до начала 1990-х гг. было фактически невозможно. До середины 1980-х гг. тема эмиграции была полузапретной, и писать на эту тему можно было только с определенным, точнее сказать, с обличительным идеологическим уклоном. В полной мере это относится и к истории Русской Православной Церкви (РПЦ). Сочетание двух столь «опасных» тем препятствовало появлению научных трудов по этой проблематике. В последние годы в связи с кардинальными переменами в политическом строе и внутриполитической жизни страны изменилась ситуация и в российской науке. Многие периферийные и ранее запретные темы исследований, в том числе изучение русского православного храмостроительства за рубежом, выдвинулись на первый план.