Хватка
Шрифт:
А вот же, говорил уже тебе, сколько их ни было, а ни одного великаном не назовешь. Все на вершок или два пониже меня…
— Дед, — спросил вдруг Петрок, — а может это они потому такие, что у них на шее бог висел?
— Какой бог? — Не понял старик.
— На цепочке, крест Иисуса. Христос.
— Вот же, — погрозил, обернувшись, дед Моисей двери, — то баба научила? Ее …бедоносные науки! Вспомни, Петруха, был ужо у нас разговор про то? …Помнишь? И сказано было тебе еще по мальству — никакого бога нет. Запомни! И крест, и Христос это не бог.
— Дед, ну а как тогда? Откуда те солдаты, о которых ты рассказывал, все это умеют? Разве можно без …бога так воевать? Почему другие так не могут? А великан? Мы же с тобой сами его голову видели. Может, это и есть бог?
— Подрос ты, — озадачился дед, — а дурь эту никак из головы не выкинешь. Ну, вот сам посуди: в народе говорят, что Иисус Христос есть бог, но бог на то и бог, что его убить нельзя, правильно? А Христа убили. Распяли, гвоздями прибили к кресту.
— Живого? — округлил глаза Петруха. — А за что?
— Хм…, — недовольно сжал губы старик, — говорил он много …лишнего, дуракам всяким. А те также умишком слабые, как и наши селяне, сразу пошли и рассказали таким же вот «немцам», только другим, в теплых странах. Потому и говорю тебе всегда — держи рот на замке, внуче, где бы ты не оказался.
— Это понятно, — согласился Петрок, — а вот интересно, этот Христос…
— Да забудь ты про этого Христа, — дернулся в сердцах старший Бараненко, держа что-то свое, важное, в уме, — Иисус жил очень давно, да и не здесь, а у евреев. Тут свое бы …как-то пережевать, да проглотить, чтоб не подавиться…
— Так он еврей? Как те, наши, которых…?
— Ой, хлопче, — отмахнулся дед, — добром прошу, не лезь ты во все это. Это люди привыкли думать, что есть какой-то бог, который защитит, направит на путь истинный, а на самом деле его никто и в глаза не видел! Однако ж, все как один уверены, что он есть.
Давно пора народу глаза открыть, осмотреться. Мой прадед вообще говорил, что бог есть огонь, что у тебя под сердцем. Его, огонь этот, каждому из нас дало солнышко, чтоб берегли и жили меж собой по совести, набело. Вот и я тебе так скажу, если и есть бог, то это оно, солнце. Сколько бы не было тут придумано своих богов, или привезено чужих, а солнце — было, есть и будет. А пропадет оно, и нам всем наступит конец. Оно, если с каждым по душам поговорить, где-то в голове любой понимает, что это так…
— А на что тогда придумывают новых?
— На что? — Отчего-то грустнея прямо на глазах, ответил дед, — а каждый по своей причине, внуче. Попы, что в церквях служат — чтобы послаще пожить у него за пазухой, а другие?
…Я так думаю, Петро, что люди давно уже растеряли солнышко под сердцем, и боятся этого света. Видно, нашелся как-то хитрец, придумал, что проще переложить все с себя на какого-то бога, или на царя, на старосту в селе. Посмотри, даже дома муж да жена друг на друга стараются перекинуть свой груз.
Как навалился ворог — «бог нам поможет…», «а князюшко, светлый наш приди — побей шведа», «а богатыри наши — удальцы, прогоните супостата…». А случись такое, чтобы у каждого под сердцем и в голове был этот князь, царь или бог, чтобы каждый думал и решал сам, тогда и никакой и помощи со стороны не надо. Знаешь, как в народе говорили, перед тем, как скинуть с трона русского царя?
— Как?
— «Церквей по Руси все больше, а бога все меньше». Вот так, Петрок…, — дед утер ладошкой выкатившуюся вдруг на его скулу крупную слезу, — что мы все …о боге да о людях. А вот же, …и я все на него надеюсь, сижу, болтаю языком попусту, а надо о другом, о важном. Про нас, внуче, и начинать мне самому, а не уповать на какого-то бога. Ох и тяжко, — зажимая огромной ладонью переносицу, затрясся в плаче старик, — ой, как же тяжко, Петро…!
У Пустовых, — начал он, наконец, — беда случилась. Тетя Люба …крепко захворала. На ней малые — Васько с Олэной, а еще Яринка. …Немцы собирают молодых на работу, в Германию. Ежели и Яринку заберут? Любовь Николаевна пока и пониматься толком не может, не в себе она. Мы, конечно, помогаем, но …когда она еще поправится?
Офицеры, — дед, не в силах сдержаться, вздрагивал, плакал, но продолжал говорить, — сказали, что можно …вместо Яринки отправить тебя, мой внук, …мой дорогой, любимый внук.
Им, немчуре этой проклятой, нужен тот, кто при собаке будет. Она за каким-то чертом нужна им, сволочам этим, а есть — пить из чужих рук не хочет. Много наших забирают на год или два. С пропитанием и оплатой труда, их деньгами, что скоро и тут в ходу будут…
Ой, как же, без бога-то? — Непонятно к чему шепнул старик, — боже, боже… Где ж сил-то взять, сказать такое?
Яринку сгубят эти гады. Девчушка красивая. Може…, може ты, Петрок, съездил бы, поглядел там за собакой в этой проклятой Германии? Оно так выходит, что не в этот раз, так в следующий, все одно заберут эти паны тебя на работу, как и всех других, кто помоложе. Кто уже отбыл повинность, и тех, кто был в первой бумажке записан и не поехал, как Яринка, больше уж трогать не будут. Так лучше уж сразу отмучаться, а потом, как вернешься, заживем… Глядишь, и тут все наладится. Не век же воевать будут…
Для отправки на работу в Германию, со всего Легедзино немцы собрали только двенадцать человек. Все, как один мужского пола. Село знало страшную историю Пустовых и теперь местных девчат прятали подальше от глаз даже снюхавшихся с фашистами сельчан, а уж от солдат и подавно. С того самого злополучного дня, когда на семью агронома обрушилось страшное несчастье, ни одна женщина, кроме совсем уж древних старух, не выходила за ворота своего дома без особой надобности. Если уж и приходилось куда-то идти, то собирались соседями и двигались группами по три-четыре человека. Село в эти дни словно вымерло, но вот сегодня, на сбор отправляемых в Германию односельчан, к Правлению собрались почти все.
До этого дня домашние старались оберегать Петруху и не пускали его за ворота. Злые языки, винившие его во всех бедах семьи агронома, нет-нет да и доставали до ушей матери и бабки Марии, а что касалось деда, то тот умел ответить любому, да еще так, что все эти пустомели, и близко не знающие того, что произошло на самом деле, обходили от греха подальше их двор по соседней улице. И чего только не болтали вокруг о произошедшем с Любовью Николаевной. Слушая такое можно было и вовсе разувериться в людях.