Хватка
Шрифт:
— Ты тут, — только и смог выдавить из себя Петруха, — тут.
Он перевернулся на спину и вытянул затекшие без движения ноги. В глазах темнело, плыли светящиеся круги, но вместе с тем знакомо покалывало в кончиках пальцев рук и ног.
Петрок знал это состояние. Сейчас он уснет и проснется не раньше, чем через сутки, практически здоровым и голодным. Это с ним здесь происходило уже не раз. За три недели затягивались длинные шрамы от разрезов врачей, за два — пропадала превратившаяся в твердую корку-коросту красная сыпь по всему телу. Но что там это? Полгода назад ему сделали пару каких-то уколов и после этого у уснувшего на три дня Петрухи в течение месяца полностью выпали и сменились на новые волосы и ногти! Наверное поэтому сейчас он был абсолютно уверен в том, что знакомое покалывание, ясно ощущаемое им во всем теле, говорит о том, что его боль и страдания вот-вот останутся позади — близится исцеляющее сновидение.
Странно, но ничего подобного с ним раньше не происходило. Если уж он и болел, то болел крепко и долго, а тут! Его легкое, практически невесомое тело моментально отключало боль и превращалось в птицу, рысь, какое угодно животное, наиболее подходящее для того места, в которое его уносил очередной сон. Иногда в видениях слышался голос великана из легедзинского холма, случалось, попадались странные дедушки, которых сам для себя Петрок называл «волшебники-берендеи из сказки», являлись старые, сухонькие бабушки, что вели его куда-то росными лугами, или долинами меж высоких гор, а один раз даже привиделась Яринка! Будто шли они по берегу большого озера, держась за руки, и долго-долго молчали, а потом она вдруг повернулась и голосом тети Любы сказала: «спасибо тебе, Петрок. За всех нас спасибо! Ты отвел богатыря туда, где прячется смерть кощеева».
Кто знает, может те яркие сны, в которых он мог летать, чувствовать тепло руки Яринки, запахи трав в избушках берендеев, свежесть горного ветра и так далее, все это ощущалось так сильно лишь из-за лекарств, которые кололи ему немецкие врачи, или от запредельной боли после действия этих препаратов?
Начались эти сновидения с того самого памятного дня, когда Петрухе впервые пришлось вытерпеть адские муки. В какой-то миг, чувствуя все нарастающую боль, он вдруг понял, что вот-вот умрет! Удивительно, но сразу же после того, как он это осознал, в страшный момент прихода «смерти», его душа вдруг оторвалась от тела, и тут же улетела в легкий, яркий и волшебный сон…
Сегодня доктора вкололи ему большую дозу какого-то лекарства, по цвету очень похожего на кровь. Муки наступили почти сразу же, еще до того, как один из врачей достал иглу из его измученной частыми проколами вены. Петрок привычно собрался и стал ждать.
В этот раз состояние перехода затянулось. Прошел момент «смерти», а накатывающая волнами боль все росла, сбивая дыхание на своих пиках, а вот на спаде, добавляя юноше ко всем его страданиям леденящий до костей холод. Теряя сознание, Петрок вдруг вспомнил, что подобный лютый холод ему уже доводилось испытывать. Давно, когда по весне, во время ледохода, прыгая с льдины на льдину и катаясь с ребятами на них по реке, он нечаянно свалился в воду. Она сам тогда выбрался на берег, и за то время пока шел домой, так сильно промерз, что ночью, обливаясь потом и мечась в безумстве огненного жара, он все равно чувствовал, что его кровь так до конца и не прогрелась.
Наверное, именно из-за этого, ощущаемого им сейчас холода собственной крови, в очередном своем исцеляющем сновидении он очнулся летящим с кургана на больших, хозяйских санках, что выковал и собрал для отца его друг, колхозный коваль дядя Степан Лебезный.
Эту горку на дальнем холме заливали каждую зиму, и всегда на ней было полно народу. Уклон кургана, что стоял за окраиной села, был очень удачным. Вода, которую с огромным трудом таскали наверх, сама находила себе дорогу, стекая до продолговатого яра, и замерзала, медленно вливаясь в собравшееся в нем за осень, поросшее бурьяном, озерцо.
Дети, а часто и примкнувшие к ним взрослые знали, что все их усилия, связанные с тем, чтобы забраться наверх по скользкому склону, всегда будут с лихвой вознаграждены. Еще бы! Счастье от того, как долго можно было ехать на санях или просто, на мягком месте до покрытого истертыми в пыль горькими травами конца яра, легко покрывало любые физические затраты. О, что тут творилось на Коляды! А на Масленицу? С горы каталось все село! Но сейчас…
Сейчас Петрок летел с вершины кургана один. Все казалось реальным: сани, холод и даже горький запах перетертого десятками ног и саней быльника! Петруху удивляло только то, что никого не было ни на кургане, ни в яру.
Он пронесся по ледяной горке до самого конца и, врезавшись в выбитый до земли берег, как бывало и раньше, упал, слетев с саней. Горячая, мокрая от пота шапка наползла на глаза, и Петруха решил поправить ее, но вдруг почувствовал, что его руки лижет собака.
— Дунай, — улыбнулся юношак, потянув озябшие ладони к голове и убирая ушанку на затылок. Пес вдруг схватил его за рукав и потащил, — ну хватит, — едва успевая подняться с колен, упирался Петрок, — отпусти! Куда ты меня тянешь?
В сновидениях редко все происходило в одном месте, так случилось и теперь — за то время, пока он лежал, ничего не видя, куда-то исчезли сани и курган. Все вокруг изменилось. Теперь он и собака стояли вдвоем посреди широкого поля, покрытого тонким слоем свежего, мокрого снега, а рядом, качаясь на сильном ветру, шумел зимний лес.
Петрок собрался сделать шаг за тянущей его куда-то собакой, но вдруг уперся в торчащий из земли меч. Это был тот самый, что он украл у немцев! Юноша осмотрелся. Вокруг никого не было. Только беспокойно вертелся Дунай, выписывая замысловатые петли вокруг слабо качающегося в порывах ветра клинка. Он словно говорил: «возьми оружие, Петруха. Скорее же! Бери и иди за мной!»
Руки нерешительно легли на обжигающе холодный эфес. Петрок сцепил зубы, и потянул клинок вверх. Подмерзшая земля неохотно отпускала на волю холодное железо. Юноша с трудом поднял меч над головой, и тут же заметил, что внезапно притихший пес ощетинился, вытянул шею в сторону леса и взвыл, разбудив в темной, сырой чаще длинное эхо. Среди деревьев замаячила большая, темная тень, послышался хруст ломаемых веток и тяжелые шаги. Петрок невольно отступил на два шага назад и впился глазами во мрак лесной чащи.
Медленно переваливаясь с лапы на лапу, глухо и недовольно рыча, из нее вышел огромный медведь. На картинках, а видеть этого зверя Петрухе доводилось только там, мишки выглядели смешными и неповоротливыми, а здесь! Было ясно, что настигнуть жертву, порвать ее когтями в лоскутки, или сломать ударом лапы молодое дерево этот исполин сможет одинаково быстро и хладнокровно. Бежать от него не имело смысла, отбиваться мечом? Этого Петрок не умел делать даже во сне. К тому же Дунай, который обычно бросался на любого приближающегося к хозяину, сейчас выглядел смирным, хотя и глухо рычал на зверя.