Игра не для всех. Варяжское море. Воин
Шрифт:
Пробуждаюсь резко, словно выныриваю из глубокого омута. Сон, в котором идущая по тонкой песчаной косе Оле лучисто улыбалась мне, протягивала ко мне руки, чтобы обнять, отпускает не сразу. Я проснулся потому, что какая-то сила сдерживала меня во сне, и тогда я последним, отчаянным рывком бросился к любимой, освободившись от незримых оков, и… Открыл глаза.
Первое, что я вижу — это невысокий, насквозь черный потолок над головой. Он освещен узким лучом света, бьющим сквозь небольшое оконце-«волчок», у самого основания крыши. Других источников света в жилище не имеется — и меня накрывает сильнейшее дежавю. Ведь все так и было именно в этом же срубе несколько месяцев тому назад, при первом моем пробуждении в мире «Варяжского моря» — разве что тогда меня разбудили крики напавших на Выши свеев и славян, не сумевших бежать из городка и оказавшихся в западне. Да еще помнится, звонил набатный колокол — отзвуки его «голоса» вспыли в памяти только что, хотя в тот раз я не заострял на них свое внимание.
Хорошо хоть, сейчас ничего не звонит…
И именно в эту же секунду я услышал частые, совсем немелодичные удары била.
Твою же ж…!
Так окончательно и не поверив в происходящее, я спешно облачаюсь в рубаху и порты (армейская закалка еще с первого погружения никуда не пропала!), после чего натягиваю через голову кольчугу и перепоясываю ее ремнем, на котором закреплена перевязь с мечом с одной стороны, и проушина, с вдетым в нее топором, с другой. Трофейный «сакс» с широким лезвием так же покоятся в ножнах на поясе. Подхватив прислоненный к стене щит и два коротких копья-сулицы, я выскочил во двор, лихорадочно перебирая в уме варианты, кто же мог напасть на Выши сейчас?
…Мы прибыли в разграбленный Сверкером городок неделю назад. Приятные воспоминания… Как же напряженно тогда вглядывались мои «сестры» вперед, пытаясь разглядеть возвышающуюся на холме дозорную башню — и как счастливо завизжала проказница Весея, наконец-то ее увидев! Рыжая бестия доставляла немало проблем этой зимой — например, спорами с другими сестрами, порой кончающимися далеко не милыми и не детскими шалостями — навозом, подложенным в поршни или обрезанными ночью косами Златы. Мне тогда едва удалось удержать ситуацию от настоящего кровопролития! Симпатичная и очень бойкая, подвижная, она обращала на себя внимание парней из дружины, и была не прочь позаигрывать, порой на грани самых откровенных намеков. Правда, сама девушка не воспринимала их всерьез — покуда Евстафий, воспринявший эти намеки буквально, не попытался добиться своего. Что же, он добился — удара колена по яйцам, после чего, взъярившись, попытался взять девку силой. Последняя подняла страшный визг, на крик прибежали другие дружинники, и наш соратник о-о-о-чень крепко огреб, получив дополнительное внушение уже лично от меня. Внушение, после которого за повторный проступок к ногам привязывают камень, да отправляют на дно речки или моря — как пойдет. Но после досталось и Весее — девку секли тонкими ивовыми прутьями все названные сестры, и бестия после неделю не могла сидеть на своей крепенькой кругленькой попе… Короче, с ней было не соскучиться! И хотя порка отбила у девчонки всякое желание заигрывать и намекать на то, чего сама делать не собиралась, перед самым отплытием Весея неожиданно меня поцеловала.
Я тогда как раз таскал дрова в баню, затопить на дорожку, как тут в пока еще не нагретое помещение зашла девушка — мол, березовые веники принесла… А потом рыженькая неожиданно стремительно приблизилась ко мне и крепко-крепко обхватив за шею, впилась мягкими, пухленькими губками в мои губы.
Каким же усилием воли я тогда сдержался, чтобы не завалить девчонку на полатях! Ее крепкое, упругое тело очень хорошо чувствовалось сквозь рубаху, и от ее прикосновения, от ее жара меня буквально повело! В горле тогда мгновенно пересохло, в голову полезли совершенно дурные мысли, а поймав взгляд оторвавшейся от моих губ Весеи, я с удивлением для себя отметил, как же на самом деле она хороша! Тонкое лицо, правильные черты, высокий чистый лоб и огромные, зеленёщие глаза, обрамленные красиво изогнутыми бровками — я как-то привык в ней видеть полуребенка, а тогда просто не мог оторвать от нее взгляд! Девушка же принялась сбивчиво признаваться, что влюбилась меня в тот миг, когда я заступился за сестер перед Горыней, и что со Златкой ругалась и мстила ей именно за то, что я выделял ее среди других девушек. И с дружинниками заигрывала потому, что пыталась обратить на себя мое внимание… Это все звучало так по детски мило и наивно, что у меня защемило сердце — зато отступил любовный жар. Чуть отстранив девушку, я мягко погладил ее по шелковистым волосам и честно признался, что люблю я другую, что не могу ей изменить — это будет бесчестно и по отношению к жене, и по отношению к самой Весее, коей я не смогу дать честного супружества. Одним словом, как смог, поговорил с ней, объяснил ситуацию — и хотя после девчонка выскочила от меня в слезах, душащих ее и от обиды, и от разочарования, и от стыда, после, в плавании, она вела себя все так же непосредственно и озорно, как обычно. А вот я нет да нет, да останавливал взгляд на точеной фигурке рыженькой, с невольной тоской думая о том, что придется провести в этой реальности несколько лет совсем одному…
А тогда Весея первой разглядела дозорную башню Выши — и она не ошиблась. Все мужчины на кнорре приналегли на весла, после чего судно еще более бойко пошло вперед; впрочем, несмотря на радость славянок и общий эмоциональный подъем, встретили нас далеко не столь радушно, как многие на то надеялись.
Однако на это были свои основания — прошлогодний набег приучил людей ждать беды от пришельцев. Как я позже узнал, оставшиеся в городке жители, схоронив погибших и перебедовав голодную зиму (а как еще, если часть запасов свеи забрали, а часть погибла в огне?), всерьез раздумывали над тем, чтобы покинуть поселение. Причем часть боеспособных мужчин, потерявших семьи, так и поступило, подавшись в Ладогу, а кто и в Новгород… В день же нашего прибытия вовсю звонил набатный колокол, а практически все население града высыпало на стены, взяв в руки луки и сулицы, да приготовившись бросать сверху камни, бревна, лить кипящее масло… Потому после того, как варяжская ладья и наш кнорр ткнулись в сходни, на берег сошли лишь названные сестры, я, да Горыня с Храбром. И каково же было мое удивленное, когда со стен раздалось недоверчивое:
— Ромей?! Так ты жив?!
И только после радостно завопило сразу несколько человек, признав в моих названных сестрах пропавших родственниц, с которыми уже давно успели проститься…
К моему вящему изумлению, меня опознал Добрыня, бывший в городке кем-то вроде старосты и одновременно военного вождя. Он заявил, что осенью я прибыл в Выши за пару дней до нападения на Дубны, точнее до момента выхода ополчения града на помощь соседям. Я тогда вроде как щедро заплатил за постой и снедь, потому мне выделили цельный пустующий сруб, так что… В принципе, ведь ничего и удивительного, учитывая, что Выши были точкой загрузки, где-то в глубине души я предполагал возможным, что проблем с «возвращением» не возникнет. Хотя был готов и к тому, что возникнут непонятки — но тут в качестве аргументации можно было сослаться на погибших жителей, давших в свое время мне приют перед самым набегом Сверкера. Кто — да разве же упомнишь? Столько месяцев прошло, а я гостевал всего одну ночь… Как бы то ни было, в момент признания все сложилось в мою пользу.
Узнав, что не менее половины викингов, разоривших град, нашли смерть в бою от рук пришедших со мной варягов, а ярла отправил в вальхаллу лично я, братья-славяне оказали нам самый радушный прием, закатив в нашу честь настоящий пир. И все было хорошо, пока не выяснилось, что из пяти десятков боеспособных мужей, владеющих оружием, более половины ушла на лыжах зимой в Ладогу. Кто-то собирался остаться в городе, кто-то планировал двинуть и далее, в Новгород — потеряв семьи и не имея возможности полноценно прокормиться, ушедшие из Вышей в сущности поступили единственно верно. Хотя в тоже время Весея и Дана например, не встретили никого из родных, что немало опечалило девушек… Оставшиеся же мужи и парни, хоть и хотели бы поквитаться со свеями, добив викингов Сверкера в их же логове, но в тоже время тужили расставаться с семьями. Да и по совести сказать, мало кто горел желанием сложить головы на чужбине, ответный набег — это не тоже самое, что сражаться за свой дом.
Готовность пойти со мной твердо высказало лишь пять мужей, кто потерял жен во время набега свеев. Но этого числа воинов было слишком мало, чтобы оправдать крюк и заплыв в Выши, и если честно, сия новость изначально меня оглушила.
Однако трудности, выпавшие на мою долю в погружениях «Великой Отечественной», закалили характер и приучили искать решения проблем, а не заниматься самобичеванием или хандрить. Я договорился со славянами, решившими участвовать в нашем походе — и выделил им кнорр, посадив на корабль также собственную дружину. В Выше остались лишь семейные ближники, чьи женам повезло больше, чем рыжей и ее сестренке — они как раз встретили своих родных. А вот все остальные бойцы отправились в Ладогу. С ними последовали и Весея с Даной — и в поисках родных, и убедить всех вдовцов, кого удастся найти, отправиться в наш поход. Ведь в сущности, именно тех, кто потерял семьи целиком, мне не хватало больше всего — они и самые мотивированные на месть, и возможная доля в добыче могла бы существенно облегчить их дальнейшее существование. А там кто знает — я, к примеру, надеялся, что большая часть выживших в боях согласится стать частью моей личной дружины.
Пока десяток воев ушел в Ладогу, оставшиеся варяги приняли участие в нескольких охотах, а кроме того, отпраздновали теперь уже настоящие венчания Храбра со Златой, и Горыни с Беляной. К слову, ближников по моему настоянию также полноценно крестили в местной церквушке, каким-то чудом уцелевшей при нападении Сверкера. Вчера как раз прошел второй день свадебного пира, так что пробуждение было не самым простым — и одновременно очень тревожным…
К дозорной башне со всех концов града спешат, бряцая металлом, вооруженные варяги и славяне. Будивой, Деян и Яромир организованно ведут свои «десятки» — при взгляде на них, изнутри меня тут же зацарапало чувство собственной неполноценности слабости. Ведь мои бойцы сейчас в Ладоге! И если кто из малых вожаков сегодня не захочет мне подчиняться, аргументация у него будет вполне существенная — у меня-то сейчас нет собственной ватаги, только ближники! А уговор был таков — ведет дружину тот, у кого самая большая ватага… Остается надеяться, что благоразумие восторжествует, и никто перед лицом внешней угрозы не начнет раскачивать лодку изнутри!