Игры престолов. Хроники Империи
Шрифт:
Пасторальный пейзаж портили лишь вооружённые до зубов телохранители императоров, бесконечно далёкие от политики, а потому не прислушивающиеся к ходу беседы Владык. Марухи и шторм-гвардейцы неприязненно посматривали друг на друга, оценивая силу соперников.
Братья некоторое время хранили молчание, рассматривая друг друга, пока Араши не начал партию в этой игре словами:
– Что ж, видимо, присутствие рядом настоящей женщины может сделать из Инквизитора мужчину. Мои поздравления, Эвазар.
Зэр вспыхнул, сожалея, что не может ответить на колкость столь же остроумно. В подобных ситуациях он всегда терялся, и Араши прекрасно знал об этом, с ледяной усмешкой наблюдая, как тяжёлая краска еле сдерживаемого гнева расцвечивает щёки оппонента.
– Я не нуждаюсь ни в твоём одобрении, ни в
– Хорошо, что здесь нет корреспондентов, верно? Можно смело выражать свои мысли, даже если они будут сплошь нецензурными… брат.
– Не зови меня так, – с тихой, но внятной угрозой сказал Эвазар, прожигая Араши взглядом.
– Становишься настоящим Повелителем, – с непонятным удовлетворением отметил Змееглазый. – В твоём голосе слышная сила и властность, которых раньше не было. Скажи, каково тебе в шкуре отца? Не надорвёшься?
– Зачем ты настоял на конфиденциальной встрече, несмотря на то, что все необходимые переговоры проведены, а бумаги давно подписаны? Ты ведь уже добился своего – наши державы стремятся к сотрудничеству и достижению совместного процветания. Война закончена.
– Истинно так, – Араши согласно кивнул и солнечный свет на мгновение сверкнул, отражённый в тонких серебряных цепочках, вплетённых в длинные седые волосы Воплощения Великого Дракона. Нанесённый красной тушью рисунок неизвестной лозы тянулся от виска к уголку левого глаза, напоминая о том, что Араши целиком и полностью отдал себя служению иной культуре, разделяя мировоззрение хсаши, следуя традициям их общества, принимая отличные от привычных Эвазару ценности и молясь совсем иным богам. И ни о чём не сожалел. Вынужденный ознакомиться с тонкостями этикета хсаши Эвазар помнил – такой рисунок выполняет тонкой кистью женщина, принадлежащая хафесу, приманивая для него удачу в любых делах. Легко было представить, как изящные пальцы красавицы Гюссхе порхают над лицом Араши, творя этот маленький шедевр… Эвазар видел её однажды и был поражён непривычным очарованием и чуждой красотой этой женщины, так преданно смотрящей на самоуверенно шагающего рядом Араши.
– Осталось ещё одно очень важное дело и мне бы не хотелось вмешивать сюда средства массовой информации.
– Это что-то настолько личное? – В вопросе Эвазара зазвучало любопытство, смешанное с изрядной долей недоверия. Насколько он помнил, Араши всегда был очень закрытым человеком, редко кого впуская в свой мир. Змееглазый улыбнулся, глядя туда, где неспешно прогуливались по саду приехавшие в составе посольства женщины.
– Я слышал, жена подарила тебе наследника и на днях ему исполнился год.
– Всё верно. – Эвазар с гордостью улыбнулся, вспомнив о сокровище, мирно сопящем в своей кроватке. Маленький Эон уже уверенно называл его папой, наполняя сердце отца неизъяснимой гордостью. Тем временем Араши сделал знак кому-то из своей свиты и к беседке тут же подошла женщина в богатых длиннополых одеждах, несущая на руках пятилетнюю девочку.
– Это – Шахти и она моя дочь. – В голосе Араши зазвенела неподдельная грусть. – Моё любимое, милое дитя.
Няня пересадила ребёнка на колени отцу и поспешно отошла в сторону, успев стрельнуть в Эвазара любопытным взглядом и скрыть обольстительную улыбку за широким рукавом. Император остался холоден к кокетке, рассматривая личико девочки, оказавшееся до невозможности симпатичным. Тёплые зелёные глаза лучились живым любопытством из-под светлой пушистой чёлки, пухлые щёчки горели здоровым румянцем, а губки уже умели шаловливо улыбаться. И как бы не искал, сколько бы не вглядывался в этого ребёнка Эвазар, он не находил в Шахти ничего демонического или отталкивающего. Перламутровые ноготки на маленьких пальчиках никогда не станут грозными когтями, а крошечные клыки, выглядывающие из-под верхней губы, когда малышка смеялась, будут чуть длинней обычных человеческих. Тонкая вязь чешуек, едва заметная в тени, красиво вспыхивала на солнце, переливаясь тысячью прихотливых узоров, отчего казалось, будто девочка сияет изнутри каким-то особым светом. И в этом так же не было ничего отвратительного.
– Для чего ты привёз её сюда?
– Как залог того, что заявления о мире между нашими державами не останутся только на бумаге.
Эвазар выпрямился в своём кресле, судорожно сжав подлокотники побелевшими от напряжения пальцами.
– Ты, верно, лишился своего хвалёного разума, если думаешь, будто я позволю брак между нашими детьми. Никогда Эон не будет с такой…
Опасно потемневший взгляд напротив заставил Эвазара подавиться окончанием фразы и он пристыженно опустил взгляд, понимая, что не имеет права награждать невинное дитя свойствами её вероломного родителя.
– Я не прошу о браке Шахти с Эоном, хотя это было бы наилучшим вариантом. Просто прими её в свою семью и этого будет достаточно. Твой образ «доброго Императора» лишь выиграет от этой сделки и даст возможность людям лучше узнать своих соседей.
– И ты так просто расстанешься с нею? – Для Эвазара невыносимой была даже мысль о разлуке с сынишкой. Лицо Араши на миг исказилось болью, но он справился с собой, ласково целуя пушистую макушку своей дочери.
– Ради мира между нами и нашими Империями.
– Хорошо, – сдался Эвазар. – Я клянусь, что никто и никогда не обидит Шахти ни словом, ни делом. Она станет мне названной дочерью.
Араши с облегчением вздохнул и стало видно, каких усилий ему стоило прежнее спокойствие. Соблюдая тактичность, Эвазар покинул беседку, предоставив время отцу и дочери проститься. Ему ещё предстоял нелёгкий разговор с супругой по поводу внезапного прибавления в семействе.
+++
Тагире очень сложно далась беременность, врачи долго отговаривали её от попытки повторить опыт, указывая на особенности её фигуры – очень слабые бёдра и слабое здоровье, однако храбрая маленькая Тай была полна решимости подарить Эвазару ещё хотя бы одного ребёнка. Появление Шахти она восприняла как божественный дар, обласкав зарёванную кроху. Сам Эвазар мог лишь тихо радоваться поднявшейся вокруг девочки суете – во Дворце давно не было подобного радостного оживления. Даже сама Грелль, воспитывающая помимо своих детей трёх бастардов исчезнувшего Энрике, была совершенно покорена очарованием малышки, с удовольствием помогала Тагире с обустройством новой детской комнаты и выбором нарядных платьев. Женщины крепко сдружились ещё в то неспокойное время, когда сразу после окончания войны Эвазар отстаивал своё право на престол. Поддержка леди Грелль и Дома Ттар во многом помогла пережить первые годы восстановления Империи: Эвазар сутками мог не появляться в своих покоях, пропадая на конференциях, самметах и важных встречах. Тагире же пришлось выдержать шквал критики в свой адрес со стороны рафинированных аристократов, при каждом удобном случае высокомерно и презрительно морщивших носы, стоило только юной Императрице оказаться поблизости. Её происхождение и ремесло убийцы не остались незамеченными прессой – днями и ночами в эфирах передач муссировались шокирующие подробности её жизни до тех пор, пока Эвазар показательно не закрыл парочку особенно беспринципных каналов и изданий, особенно рьяно интересующихся личной жизнью Владыки и его «Фетто-рождённой» возлюбленной.
Леди Грелль стала спасительным якорем для униженной и раздавленной девушки, внеся немалую лепту в наказание тех, кто смел распускать грязные сплетни. Супруга Лорда Браниха не лишила Тагиру своего участия и в сложный период долгожданной беременности, забрав Тай в своё отдалённое имение, более всего напоминающее фешенебельный курорт, где в тишине и мире цветущих садов усадьбы Тагира могла думать лишь о благе своего ребёнка.
И теперь у неё была дочь, пусть и названная. Шахти оказалась чудесным ребёнком – покладистая, мягкая, она любила улыбаться и делала это так, что окружающим её взрослым непременно хотелось улыбнуться в ответ. И только чуждые глаза с вертикальным зрачком, да узор перламутровых чешуек-хэле под кожей напоминали, что это дитя Змееглазого. Принцесса-заложник, отданная в чужую семью во вражеский лагерь. Однако Шахти ещё не умела ненавидеть и бояться, а потому с удивительной непосредственностью ластилась к Тагире, называя её именами своей далёкой родины: «амайа», что означало «дорогая», «гинкха» – «добрая» и «лахасса» – «почти мама». Разве можно было отвечать на это злобой и подозрением?