Imago
Шрифт:
– Что?.. Уже приехали?
– пробормотала Филиппа, потягиваясь. Последние пассажиры уходили тонкой вереницей.
– А ты, засранец этакий, молчишь. Да не потащу я тебя на пляж, расслабься. Хотя солнце тебе точно не повредит, а то ты вылитый кусок того сыра с плесенью.
– Не успела проснуться, а уже обзываешься, - заметил Призм, неохотно поднимаясь. Арклайт фыркнула, несильно толкнула его в плечо.
– Будто бы ты в зеркало не смотришься, - взяв Роберта за руку, она потянула его прочь из вагона. Они шли последними.
– И куда идем сначала?
– шум простирающегося перед ними вокзала закладывал уши. Призм всегда нервничал, находясь в толпе, но тепло уверенной ладони Филиппы успокаивало. Девушка шагала вперед, в мешковатых
– Сначала перекусим, а потом - по магазинам, - в ушах у Сонтаг матово блестели серьги - нежно-сиреневые горошины, похожие на недозрелые виноградины.
– Так что ты сегодня носишь сумки. И меня, - добавила она лукаво, и приглушенно вскрикнула, когда ее ноги оторвались от земли. Арклайт поднялась вверх, легко, точно перышко, подхваченное ветром, и опустилась прямо на руки Призма. Девушка вспыхнула, обвив Роберта руками за шею, а он шел, рассекая людской поток; перед ними расступались, на них оборачивались, смеялись и показывали пальцем. Щеки Филиппы рдели маками, глаза лучились довольством, но она все равно в мнимой строгости сдвинула брови.
– Ты что творишь, ненормальный?
– торопливо зашептала Арклайт.
– Ты же и меня уронишь, и сам завалишься. Дурак, да поставь же меня!
– Ты сама сказала, что я должен тебя нести, - с улыбкой возразил Роберт, и Сонтаг с мучительным стоном откинула голову. Призм подавил желание поцеловать ее в шею, иначе тогда бы они точно упали. Мутант чувствовал себя сильнее и выше Блокбастера, и счастливым, по-настоящему счастливым, и дело было вовсе не в его новом теле. Филиппа, ее улыбка, ее лучащиеся глаза, смех и руки, обнимающие его, то, что они идут вместе, как самая обычная влюбленная пара, и никто не клеймит их ненавидящими или испуганными взглядами - ради этого стоило пережить хоть сотню операций.
Он нес Арклайт на руках до самого кафе, девушка диктовала ему маршрут, уже совершенно не возражая против такого способа передвижения. У Призма затекли руки, от напряжения ломило спину и плечи, и сердце колотилось тяжело, как язык в колоколе, но Роберт стойко выдержал всю дорогу, хотя самого уже клонило к земле, и он спотыкался едва ли не на каждом шаге. Филиппа чертыхалась, выплевывала ругательства, хватаясь за него крепче, и тут же хихикала ему в шею. Когда они подошли к дверям забегаловки, Арклайт ловко соскочила с рук Роберта; мужчина едва не упал, но Сонтаг успела ухватить его за шиворот.
– Какой же ты все-таки дохляк, - она взъерошила его волосы и чмокнула во вспотевший лоб. Призм виновато улыбнулся.
– Как бы мне потом тебя тащить не пришлось.
В кафе кроме них был еще вялый подросток с лошадиным лицом, уткнувшийся в свой телефон, и полная девушка в цветастой юбке и с розовым бантом на ярко-рыжих кудрях. Перед ней стояли стакан воды и пиала с творогом и сухофруктами, на круглом девичьем лице с чрезмерно темными и широкими бровями была написана вселенская печаль, которая сменилась угрюмой завистью, когда худощавая Арклайт сделала заказ. Себе она выбрала чизбургер и французские тосты с медом и фруктами, а Призму достались овсянка с корицей, изюмом и яблоками и капустный салат. Его желудок еще плохо усваивал еду, первое время его тошнило после каждого приема пищи, да и теперь приходилось соблюдать диету: ничего жирного, сладкого, острого… Мужчина понуро опустил голову, его глаза, бледно-серые, цвета стекла, талой воды, полнились немым укором, но Филиппа совершенно бесстыже улыбнулась и закинула в рот золотистую палочку картофеля фри.
– Ваша овсянка стынет, сэр, - пропела она язвительно и запила свою насмешку газировкой. Над чашкой Роберта поднимался пар от некрепкого чая с мятой и лимоном.
Роберт ожидал, что после завтрака Филиппа потащит его по бутикам; уж слишком подозрительно у нее блестели глаза и подрагивали крылья нос, как у кошки, почуявшей пролитые сливки. Однако девушка потянула его в самое сердце города, где улицы свивались паутиной вокруг делового центра. Мутанты пробирались через толпу, держались за руки так крепко, что ладони будто приварились друг к другу. Всюду были люди, торопливые, суетные и какие-то безликие, как те манекены, запертые в аквариумах витрин; солнце светило в лицо, щекотало глаза даже сквозь веки, и лица идущих навстречу людей казались размытыми акварельными пятнами. Вереницами тянулись автомобили, город пах гудроном, бензином и надвигающейся грозой - угрюмые серые тучи неумолимо наползали на Нью-Йорк со стороны моря, но все это проносилось мимо, казалось каким-то нереальным. Настоящей была горячая рука Арклайт в его ладони, сладость яблок в карамели, которые они купили возле Бруклинского музея, воркотня голубей, столпившихся у их ног, выпрашивающих угощение. Они почти не разговаривали, но не отпускали друг друга; для истосковавшегося по Филиппе Роберта именно она сделалась центром города, мира, вселенной. Сонтаг то и дело убирала волосы за ухо, гримасничала, морщилась, и глаза ее лучились аметистами, как вдруг мрачнела, замыкалась, будто куница, затаившаяся перед броском, и мужчина неосознанно сжимал крепче ее пальцы, ловя ее взгляд, делавшийся холодным, колючим и чужим.
К его новому телу Арклайт привыкала тяжелее, чем сам Призм.
– Ты пугала меня магазинами, - тихо напомнил Роберт. Сонтаг вздрогнула, потуже запахивая куртку: с приближением туч ветер усилился, и полоса ясного неба безмятежно синела лишь где-то за китайским кварталом.
– Я что-то уже передумала, - мутант качнула головой, отбрасывая упавшие на лоб шаловливые прядки, - вообще никуда не хочу идти. Знаешь, что хочу? Виноградной газировки и тех капкейков с карамельным кремом, но, боюсь, вы, мистер, глядя на меня, слюнями захлебнетесь, - она смешливо фыркнула, пальцем повторяя контур синей вены, змеящейся по тыльной стороне ладони Призма.
– Все никак… Никак не привыкну, что ты теперь такой.
– Какой такой? Настоящий?
– мужчина бледно улыбнулся.
– Ага, настоящий. Стеклянный Пиноккио наоборот - у него нос вырастал, а у тебя кое-что другое, и то, когда на мне, кроме туфель, ничего не было, - Филиппа положила голову ему на плечо. Прикосновение ее пальцев согревало зябнущие руки.
– Просто… Черт, ты же умереть мог. Или еще что похуже, кто знает, что взбредет Синистеру в голову, - Сонтаг потерла переносицу. Девушка говорила спокойно, не повышая голоса; обычно готовая вспыхнуть мгновенно, словно спичка, сейчас была поникшей и понурой, будто увядший цветок.
– Ты же знал, верно? Понимал, каким дерьмом все это может обернуться… и все равно пошел.
– Я не смог отказать.
Филиппа выразительно изогнула темную бровь.
– Не смог отказать? Эссексу? Знаешь, милый, такой поворот разговора мне совсем не нравится.
– Наши отношения тоже было сложно назвать простыми. Едва ли разумно было встречаться с моргающим куском стекла, однако… Ты же не ушла тогда. И сейчас здесь. Со мной.
– Вот именно, что я не ушла! И не собиралась! Проклятье, если бы все это было не надолго, просто так, на раз, то закончилось бы уже давно! А ты все равно, все равно потащился к Синистеру!
– А я все равно боялся, - с кривой усмешкой признался Призм, - что тебе надоест, что ты устанешь от меня и решишь, что хватит с тебя возиться со стекляшкой, и пора найти кого-то более… нормального.
– Да, потому что тебя нормальным назвать о-очень сложно. Потому что ты ненормальный. Псих, - Филиппа легонько хлопнула его по лбу.
– Ты… Ты даже меня не спросил. Что-то сам себе напридумывал и полез в самую задницу, - она обхватила его рукой за шею и прижала голову Призма к груди, стащила капюшон и поцеловала, сначала в макушку, потом в затылок, прежде чем прижаться к нему щекой.
– Ну и как же мне тебя такого бросить?