Imago
Шрифт:
– Отобьешь ты, как же. Как бы мне не пришлось тебя отбивать.
– У байкеров?
– крикнул Призм уже из кухни.
– Если честно, то кожа и цепи меня всегда заводили… - мутант осекся и умолк на полуслове, когда от гулкого удара задрожала стена, и трещина, извиваясь тонкой черной змейкой, пробежала по потолку, роняя ему на голову пыль и кусочки штукатурки.
***
У входа в клуб под огнями неона толпился народ; довольные смешки, свист и липкие взгляды тянулись за Филиппой шлейфом, ветер холодил голые ноги и играл складками юбки. Черная кожа лениво волновалась, перекатываясь, ласкала кожу, из-за туго затянутого на поясе ремня было трудновато дышать. На руках звенели браслеты: три тонких черненых кольца и широкий из светлого до белизны металла, усеянный мелкими шипами. Каблуки делали Арклайт почти на пол головы выше Призма, который плелся чуть позади нее в своей излюбленной толстовке, и она ощущала, как Роберт облизывает ее взглядом: бедра, едва прикрытые короткой
– Ну как?
– лукаво осведомилась девушка, скользя ладонью по прикрытому черной кожей бедру.
– Нравится тебе, любитель кожи и цепей?
– Юбку можно покороче, а цепей побольше, - пробормотал Роберт и шумно прочистил горло, прикрыв рот кулаком.
– Но только… Если мы будем наедине.
– Но учти, цепи тогда будут не только на мне, - Филиппа взяла Призма за руку и потянула в самую гущу толпы, перед ними расступались, пропуская мутантов к дверям, покрытым ядовито-яркими разводами граффити. За ними и шторой из цветных бусин, похожих на нанизанные на нить леденцы, полумрак клубился сигаретным дымом и мягко дрожал от раскатов музыки.
В зале было жарко, Арклайт сразу же сбросила куртку, и бледно-розовый прожектор лизнул ее по голым рукам и шее, стекая отблесками на грудь, свет бликовал в украшениях, глаза горели голодом и предвкушением. Черт, как же долго она никуда не выбиралась! Шаги невольно попадали в такт музыки, толпа обступила плотно, прижав девушку к Роберту. Не отпуская ее руки, Призм приобнял ее за талию, и его дыхание горячо пощекотало шею. Пальцы Филиппы пробежали по барной стойке; под прозрачным стеклом на цинковой глади лежали хирургические инструменты, ловящие отблески неоновой подсветки.
Шумная компания за столиком под круглым плафоном бестеневой лампы приветственно загоготала и отсалютовала бокалами и бутылками с пивом, когда Арклайт помахала им рукой.
– Тебя здесь знают, - Призм не отнимал от нее рук, словно боясь, что толпа его поглотит, захлестнет шквальной волной. Филиппа независимым жестом откинула со лба волосы.
– Я здесь частенько зависала. До службы в армии, - бармен, высокий парень в белой майке, облепившей его тучные телеса, смерил ее угрюмым взглядом, разливая текилу по шотам. Сонтаг была не прочь тоже выпить, но позже. Ей хотелось чего-то холодного и шипучего, да и Робу, пожалуй, сегодня можно позволить бокал-другой светлого нефильтрованного, но и это тоже позже. Музыка била по ушам, разгоняя кровь, густой воздух, просоленный танцами и горький от сигаретного дыма, и портвейн, льющийся в бокал, пьянили, и ощущение свободы, призрачное, как сон, выпрыскивало адреналин в вены и толкало вперед, на танцпол. Девушка потянула за собой Роберта, покладистого, как котенка, однако кот оскалился и приготовился выпустить когти, когда к Филиппе потянулись чужие мужские руки: смуглые, с широким браслетом часов на запястье. Арклайт нахально усмехнулась в ответ на распаленный оскал и увернулась от загребающих объятий, прижавшись к Призму. Толпа тут же сомкнулась вокруг них, вынуждая прильнуть теснее, впаяться телом в тело, двигаясь в унисон, покачиваться на волнах ритма. Мутант вяло топтался на месте, глядя куда-то вниз, на свои ноги, и Филиппа рассмеялась, запрокинув голову.
– Так и знала, что ты не умеешь танцевать, - крикнула она, зная, что он не услышит, но Роберт все равно улыбнулся в ответ. Сонтаг опустила руки мужчины себе на бедра, потянула за язычок молнии, расстегивая его толстовку до середины груди, в то время, как его ладони опустились ниже, туда, где кончается юбка, и погладили обнаженную кожу. Вокруг мутантов грохотал смех, осыпалось дробью пьяное хихиканье, басы колотились в колонках, отзываясь дрожью во всем теле, и Филиппа дрожала, всем телом дрожала, чувствуя, как ладонь Призма поднимается вверх, задирая юбку. Вокруг - сотни глаз, но их не видели, не замечали.
Вот уж не думала Арклайт, что Роб может быть таким… бесстыдным. Но ей нравится, чертовски нравится.
Она обвила руками шею Призма, потираясь бедром о его пах, прикусила нижнюю губу. В его серых глазах цветным калейдоскопом отражались неоновые отблески, у поцелуя ванильный привкус блеска для губ, и Филиппа нетерпеливо закинула ногу мутанту на бедро, опасно балансируя. Тонкая шпилька - неважная точка опоры, но Роберт держал ее крепко, и было совсем не страшно, только горячо, пьяно и сладко, так сладко, что немели колени и поджимались пальцы на ногах. Сонтаг застонала ему в рот, когда пальцы мутанта погладили ее между ног через белье, а потом коснулись повлажневших складок, мягко проникая глубже. Арклайт сжала в кулаках ткань толстовки, прижимаясь лбом ко лбу Роберта. У него закрыты глаза, под веками Филиппы взрывались звезды, и их сплетающееся дыхание звучало все громче, занимая все пространство.
Танцпол качался под ногами, крик царапал горло Арклайт, ее ногти царапали грудь Роба, зубы прихватили кожу на подбородке до красного следа, и через миг к алому оттиску алчно прижались
Арклайт обессиленно повисла на мужчине, пьяная, с подкашивающимися ногами, хотя не выпила ни глотка. В голове шумело, приятная истома вязкой патокой растеклась по венам. Она, пошатываясь, запинаясь о собственные каблуки, побрела к бару: срочно требовалось присесть и слегка охладиться. Шальной взгляд Призма, еще мутный от возбуждения, плавал по залу, мужчина дергал кадыком. Бедолага, все удовольствие досталось Филиппе, но у них еще полно времени до утра.
– Ну?
– губы коснулись уха, прихватывая сережку.
– Как тебе такой танец?
– успел шепнуть Призм в секундном промежутке между треками. Ответ Филиппы потонул в горячечной пульсации басов, сдержанным перламутром блеснула ее широкая улыбка, в разноцветных вспышках прожекторов краска на щеках Арклайт была едва различима. Ладони взволнованно взмокли, в крови еще бродил отклик вязкого удовольствия; пальцы Роберта были холоднее, чем у мертвеца, и в горле у него ухало от сдерживаемого кашля. Девушка недовольно поджала губы, нахмурившись. Если любовь Роба к питью холодного молока довела до аллергии, то ему точно не поздоровится! Вот когда у Призма были стеклянные гланды, таких проблем не возникало… Зато были другие. Сонтаг, поглаживая мужчину по затылку, прижалась щекой к изгибу его шеи. Пальцы зарывались в волосы, касались кожи, мягкой, теплой, чуть шероховатой, как потертый бархат. Конечно, сейчас стало… проще. Вместе с новым телом Роб обрел уверенность, внутреннее спокойствие, и улыбка на его лице гостила куда чаще. Роберт и к Арклайт прикасался куда смелее. Будучи цельнокристаллическим, он мог рассечь ей губы во время поцелуя, до крови ранить ее внутри во время секса, но несмотря на это Филиппа все равно хотела Призма, через боль. Это на грани сумасшествия, однако после контузии под Вьетнамом Филиппу Сонтаг сложно было назвать нормальной, как и Роба, который прошел через мясорубку ради нее.
Мутанты так и стояли, обнявшись, посреди танцпола, у всех на виду и для всех невидимые, тени, закутанные в пелену сигаретного дыма. У Призма подрагивали плечи, он глотал рвущийся из груди кашель, украдкой потирая шею. Арклайт чувствовала, как он сглатывал, как клокотало у него в горле, и кусачий холод юркой ящеркой забрался под одежду, мурашки сновали по спине отрядом вьетнамской пехоты. Филиппа отстранилась резко, налетев спиной на какую-то девицу, подняла лицо Роберта за подбородок навстречу скользящему по залу лучу прожектора. Призм зажмурился, невольно дернув головой, попытался улыбнуться, но по его лицу пробежала судорога, и мужчина спешно отвернулся, прижимая ладонь ко рту. Глаза воспалено покраснели, влажно заблестев, он сгорбился, сотрясаясь всем телом, и зашелся кашлем. Лицо Роба покраснело под отсветами неонового луча, музыка, напалмом хлещущая из колонок, шибанула его в спину, и мутант упал. Арклайт успела ухватить его за ворот толстовки, но, не удержав равновесия, полетела вниз, вслед за Робертом. Свинцово мерцающий пол ударил больно, до крови, каблуки вывернули щиколотки; ноги не слушались, сделавшись безвольными, словно набитые ватой как у тряпичной куклы. Филиппа силилась встать, тянула Роба, бледного, задыхающегося; внутренности заледенели подступающим страхом. Сонтаг кричала, звала Призма. Ладони покалывало, импульсы тянули мышцы; девушка с трудом поднялась, прижимая к себе мутанта. Роберт давился и кашлял, под носом надулся и лопнул кровавый пузырик. Филиппа тащила его на себе сквозь беснующуюся толпу; в колонках громыхали разрывающиеся снаряды, пронзительно завизжала женщина, совсем как та белобрысая лейтенантишка, когда крокодильи челюсти раздробили ей бедро. Каждый шаг давался с трудом, вязли, словно шагала по одному из лаосских болот, а Роберт хрипел, будто шрапнель пробила ему легкое. Арклайт сбивчивым шепотом обещала, что все будет хорошо, обещала больше себе, чем Призму. Когда они дошли до уборных, Роб едва мог вздохнуть: в груди у него булькало и потрескивало, будто лопались рисовые шарики. Филиппа толкнула плечом дверь в мужской туалет, нос резануло запахами хлорки и освежителя с запахом сирени. Призм практически упал на раковину, отхаркивая в нее желтоватую слизь.
– Все хорошо, милый… - бормотала Сонтаг, гладя мужчину по волосам, - все будет хорошо… - Какого дьявола?! Все ведь складывалось так… Они были счастливы, им было так хорошо, и какого теперь черта?!
– Ну, что же ты, родной? Скажи, где болит?
Роб не мог ответить, только качал головой, содрогавшийся в очередном спазме. Может, съел что-нибудь не то? Но ужинали они вместе, и Филиппу не полощет над раковиной. От напряжения у Арклайт заболела голова, заслезились глаза; слезы копились под веками, просачивались меж ресниц, размазывая тушь. Служба в ВВС научила Филиппу Сонтаг идти вперед, даже когда все так и норовят двинуть тебе сапогом по зубам; подумаешь, блюет парень, с кем не бывает, однако когда Призм начал сплевывать темно-красные сгустки, вся эта наука полетела к чертям собачьим.