Империум. Туман с Альбиона
Шрифт:
Наваристые щи и тушёную картошку с мясом подала полная женщина, видимо, жена старосты. Сам Тимофей Кондратьевич есть не стал, только выпил стакан крепкого чая, посматривая на аспиранта. Огненные щи и второе прогрели того до пота. Вытирая испарину со лба, Руслан откинулся на спинку деревянного стула и поблагодарил хозяйку:
– Класс! Вкуснее, чем в ресторане. Честно, вам надо шеф-поваром работать! Профессионально готовите!
Староста отодвинул пустой стакан, глянул на жену, на гостя, удивился:
– Ну и речь у тебя, парень... Слова странные говоришь, не к месту...
– Это да, - с внутренней гордостью согласился Рослов.
Он знал, что научная работа накладывает неизгладимый отпечаток даже на простые разговоры. Если годами насыщаешь речь специфическими терминами, то они всегда вылетать будут, надо или не надо. Академгородок потому и назывался "академ", что в нём высшее образование подразумевалось низшей точкой отсчета, платформой, так сказать. Ну, можно ли сравнивать человека с ученой степенью и деревенщину?
– ... какой класс, ведь здесь не школа, - продолжил хозяин.
– А вчера ты непонятное бормотал. Ибланы, какие-то. И бога поминал, еврейского...
Рослов покраснел:
– За ебланов извините. А еврейский бог... Когда это я?
– Ты Яхвой клялся. Яху, ей! Или ею.
Аспирант спешно перевел разговор на другую тему:
– Тимофей Кондратьевич! Мне бы уже сейчас связаться с бигбоссом, сказать, где я. В деревне, как я понимаю, телефона нет. А почта по пути будет? Только в городе... Хреновастенько. А куда мы едем?
Ответ поразил его и заставил забыть про стыд за матерщину:
– Ойрот-Тура? Что за город? Где я нахожусь, вообще? Что? Томская губерния, Алтайский округ... Да ладно шутить!
Староста понимающе усмехнулся, разубеждать не стал, сам задал вопрос:
– А ты, Руслан, откуда будешь? К нам-то забрёл вдоль реки, а в тайге что делал? Одёжа у тебя дивная. Штаны особенные...
– Обычные джинсы. Что вы меня разыгрываете?
– А права Полинка, с головой нелады, - в голосе мужика отчетливо звучало сочувствие.
– Андрон когда с крыши упал, тоже так заговаривался. Ты, вот что, парень, как Филиппов в Климовке подсядет, расскажи ему свою историю, он покажет, куда тебе надо.
– Филиппов, он кто?
– Унтер наш, становой. Ладно, пора нам!
После древних слов, знакомых по книгам и фильмам, аспирант вдруг сообразил, что не видел в этой деревне телевизор: "И радио нет. Даже отголоска музыки, - что моментально всё и прояснило: - Так они староверы! Или раскольники. Ну, правильно, а тут скит, типа монастыря! Живут в лесу, молятся колесу! И что я удивляюсь?"
Беседа угасла. Пока Тимофей Кондратьевич обговаривал с женой, что купить в городе, Руслан углядел на подоконнике газету, спросил разрешения. Газета "Сибирская жизнь" выглядела обычно, разве что текст пестрил твердыми знаками. И скандальных историй со знаменитостями заголовки не анонсировали.
– Пойдём, - позвал староста, - газетку возьми, если хочешь. Я уже прочёл, да и позавчерашняя она.
На улице их ждал грузовой фургон, на мощном капоте которого блестела эмблема "Руссо-балт", а по борту косо шла надпись "Мобилавка". Шустрый мужичок по имени Сидор укорил Тимофея Кондратьевича за медлительность и немедленно отправился в путь. Шум двигателя показался Руслану необычным, без стука, характерного для дизелей, и урчания, свойственного бензиновым. Этот автомобиль шипел и клацал, но аспирант удивляться не стал: "Староверы! И техника у них старая, тоже. Газогенератор, небось, на дровах работает..."
Кабина оказалась широкой и просторной, как у дальнобойщиков, только вместо отдельных сидений здесь во всю ширину тянулся почти диван. Последний раз такое сиденье Руслан видел в древней "Победе" или самой первой "Волге", чему несказанно удивился. А вот приборная панель и торпедо, в целом, аспиранта поразили полной необычностью.
Увидеть хотя бы радио он не ожидал, понятно же, староверы себе ничего подобного не позволят, но вместо привычных серых и чёрных пластиковых кнопок перед шофёром сверкали рычажки и переключатели. Маленькие и средние, очень удобные на вид, с рифлением или накаткой, чтобы не скользили при захвате, они сияли хромировкой. И впечатляла сама панель, целиком деревянная, лакированная, тёмно-коричневая. Такую отделку Руслан согласился бы иметь в своей "Ладе-Калине" вместо угрюмого однотонного пластика.
Сидор, судя по всему, давно привык и утратил интерес к роскошному виду передней панели. Он держал баранку руля крепко, ловко выкручивая то вправо, то влево, объезжая слишком большие рытвины. Грунтовка с колдобинами заставляла грузовик раскачиваться, но тот катил довольно резво, расплёскивая лужи. Аспирант вдоволь налюбовался приборами и теперь поглядывал на окружающую тайгу, покашливал, слушал анекдоты водителя, улыбаясь и старым и новым. Староста реагировал живее, порой оглушительно хохотал.
Извилистый проселок вывел на поле, заросшее высокой цветущей травой. А за ним началось хорошее четырехполосное шоссе, по которому мчались автомобили совершенно незнакомого вида. Руслан снова ощутил тревогу: "Для староверов их тут многовато..." Пытаясь отвлечься, он развернул прихваченную газету, благо плавное движение позволяло читать. Взгляд упал на последнюю страницу: "Императорский Томский университет объявляет набор учащихся..."
Аспирант безумным взглядом уставился на газету, потом откашлялся и спросил старосту, который хохотал над очередным анекдотом:
– Тимофей Кондратьевич... Скажите, кто у нас президент?
– Президент чего?
– удивился тот.
– России!
– Господин император, что ли? Александр четвёртый.
"Сомы", начальник Томской канцелярии и орденка
Штабной майор склонился над носилками с перевязанным Антоном, спросил санитара:
– Он живой?
– Пока да. Срочно надо в госпиталь.
Мухин подошёл, посмотрел. В рассветных сумерках лицо полевого агента выглядело алебастровой маской, того же мертвенного оттенка, что и бинты. Но губы шевельнулись: