Искатели счастья
Шрифт:
Только что сдан на «отлично» экзамен по высшей математике. Меня приняли в программу художественной самодеятельности на подозрительную роль чтеца. В кармане похрустывала купюра в пять рублей, а впереди - целый вечер с любимой девушкой.
Мы встретились в здании центрального почтамта. Юля сегодня надела легкое белое платье. Она старательно заполняла бланк, сидя за столом; а я занял очередь и от нечего делать разглядывал почтовые марки. Наконец, она подлетела и прошептала мне на ухо:
– Я поймала себя на том, что постоянно любуюсь твоей стройной фигурой.
Это прозвучало ошеломительно. Никогда
– Ты это серьезно?
– спросил я на всякий случай.
– Вполне.
– Улыбнулась она.
– А еще ты пластичен и в меру умён.
– Может, еще скажешь, что я богат? А заодно намекнешь, куда идти, чтобы богатство получить?
– И куда потратить?..
– подхватила она.
– Ну, с этим я и сам как-нибудь разберусь.
– А вот и нет. Ты наверняка накупишь какой-нибудь ерунды. А я бы помогла тебе приобрести что-то очень и очень полезное. Например, особняк в Каннах на берегу Средиземного моря. Белоснежную яхту. Или спортивную машину, похожую на расплющенную ракету.
– Я готов.
– Тогда слушай, - прошептала она громко, на весь почтамт.
– Ты действительно богат! Несметно! Как ни кто! Крез упал бы в обморок при виде твоего богатства. Гарольд Хант подавился бы собственным галстуком-бабочкой от зависти.
– Где, где оно - моё богатство?
– Вот тут.
– Похлопала она меня по левой части груди, где предполагалось наличие сердца.
– Ну, я так не играю, - протянул я, изображая разочарование и внутренне трепеща от счастья.
– Дурачок.
– Улыбнулась Юля и прижалась ко мне. - Милый, любимый дурачок. Ты богаче всяких там мертвых Крезов и старых-престарых Гарольдов Хантов. У тебя есть самая лучшая девушка на земле. Ты любим и ты любишь. Да ты купаешься в богатстве!
– Ну, если, конечно, фигурально!
– Не фигурально. А на-ту-раль-но!
На девушку упал из окна косой луч солнца и, казалось, наполнил её светом. И без того невесомая фигурка потеряла материальность и будто бы чуть воспарила над полом. Юлия говорила почти детским, тоненьким голоском. Прямые, светло-русые волосы летали, как им вздумается. Невероятно белая кожа с голубыми прожилками вен, розовые подвижные губы, крупные желтоватые зубы и вот эти смеющиеся глаза, то цвета осенней воды, то перламутрово-серые. Пахла она свежим огурцом. (Это когда его разрежешь, посолишь и потрешь половинки друг об дружку, а потом поднесешь ко рту и вдохнешь запах.) И всё это, как небо, как радуга, как весна… ну, не могло принадлежать никому и никогда!
– Ты сумасшедшая!
– осенило меня.
– Нет, что ты! Хотя… Да нет же, нет!
– Заметались её глаза.
– Ну ладно. Да!
– созналась она.
Наконец, она протянула в окно свой измятый бланк и обратно получила целый веер червонцев.
– Всё, всё. Молчу, - кивнул я, проглатывая комок в горле.
– Надеюсь, ты когда-нибудь объяснишь мне, откуда это и от кого.
– Очень даже может быть, - улыбнулась она, укладывая деньги в крохотную сумочку.
В тот вечер мы непрестанно говорили, забыв напрочь обо всём человечестве. Мы пили допьяна этот сладчайший нектар под названием любовь.
Завершился вечер на окраине города, в поселке с частными домами Дубёнки. Юля заскочила в избушку, через минуту выбежала с двумя полушубками в руках:
– Ну всё!
– выдохнула она.
– Родителей успокоила, теперь можно и в лес прогуляться. А эти шубы, чтобы не продрогнуть. Не знаю как ты, а мы тут все мерзнем по вечерам.
Добрели мы до края улочки и нырнули в дыру в дощатом заборе. Там загадочно темнел густой лес.
– Это ботанический сад сельхозинститута. Сам понимаешь, мы совершаем преступление и рискуем провести ночь в отделении милиции. Так что тихо!
Мы сидели на овечьей шкуре и покрывались ею же. Вокруг шептал, поскрипывал и вздыхал живой лес. Аромат цветов и травы смешивался с запахом овчины. Над нами в черном небе сверкали огромные звезды. Мы сидели, взявшись за руки. Юля читала стихи Ахматовой про сероглазого короля. Она училась на историко-филологическом факультете и играла в Народном театре. Она любила историю и литературу, сцену и шампанское, мороженое и меня. …И, кажется, еще кого-то, кто ей посылал деньги, и о ком я ничего не хотел знать. Я сидел, почти не дыша, остерегаясь разрушить неверным движением очарование этого счастливого мгновения. О, как пронзительно ощущал я хрупкость всего происходящего! Мне хотелось плакать и смеяться, радоваться и горевать. Я был счастлив и потерян - абсолютно нищ и безумно, несказанно богат!
Потом мы долго прощались. А когда белое платье растаяло в темноте ночи, я быстрым шагом понесся к шоссе. Я не замечал горящих окон в домах, не слышал музыки магнитофонов и шума телевизоров, пугливых парочек на скамейках, шумных пьяных компаний, лающих собак. Не разбирал дороги. И только звезды летели за мною вслед, и только сердце грохотало на всю огромную вселенную. «…Зачем, почему тогда не думал я, что это молодость моя…»
А потом был смотр художественной самодеятельности. Впервые в жизни я поднялся на сцену и, дрожа от волнения всем телом, в скрещении ослепительных прожекторов читал нараспев чужим голосом «Хиппи» Роберта Рождественского:
Мы - хиппи‚ не путайте с «хэппи»‚
Не путайте с нищими‚ денег не суйте.
Не спят полицейские кепи
В заботах о нашем рассудке.
Ничьи мы‚ не ваши‚ не наши‚
Ничьи мы, как мокрые ветры.
Причёски по виду монашьи‚
Но мы не монахи. Хотите - проверьте.
Пять долгих протяжных ударов сердца длилась гулкая пауза. Я чувствовал, как по моей щеке сползает к подбородку капля влаги. И наконец - шквал рукоплесканий! И наконец - мой глубокий поклон, проход по сцене за кулисы и хлопки по спине и плечам: «Молодец, Юрка! Здорово!»
Потом вечером, сдав последний экзамен, мы собрали рюкзаки и вышли на последнюю перед отъездом в стройотряд прогулку по городу. Капал дождь. В воздухе разливались запахи цветов и мокрого асфальта. Мы с Олегом и Лёвой сидели под навесом в кафе «Нижегородское» на площади Горького и молча смотрели, как мокрые прохожие бегут, семенят, уезжают на такси и в автобусах от дождя в домашнее тепло. Лёва меня спросил, как же это мне удалось сдать сессию на одни пятерки? Я встал, растопырил ноги и руки, изображая «Знак качества» и в который раз ответил: «Слушай, сам не знаю как получилось!» Солдаты труда