Искра жизни (перевод М. Рудницкий)
Шрифт:
Нойбауэр посмотрел на Альфреда.
— Это ты их привел?
— Да.
— Иуда!
— Вы не Христос, Нойбауэр, — с расстановкой сказал Альфред. — А я не нацист.
Американец, что осматривал сарай, вернулся. Он покачал головой.
— Вперед! — приказал тот, что говорил по-немецки. Это был капрал.
— Можно мне хоть китель надеть? — спросил Нойбауэр. — Он там, в сарае висит. За крольчатником.
Капрал заколебался. Но потом сам пошел в сарай и вскоре вернулся с пиджаком от штатского костюма.
— Не этот, прошу вас, — взмолился Нойбауэр. — Ведь я солдат. Мой форменный китель, пожалуйста.
— Вы не солдат.
Нойбауэр ошарашенно
— Но это моя партийная форма.
Капрал снова прошел в сарай и принес китель. Он ощупал его и протянул Нойбауэру. Тот надел его, застегнулся, расправил плечи и доложил:
— Оберштурмбанфюрер Нойбауэр. К вашим услугам.
— Ладно-ладно. Вперед!
Они пошли через сад. Только тут Нойбауэр заметил, что застегнулся не на те пуговицы. Пришлось снова расстегнуть китель и привести его в надлежащий вид. В последние дни что-то все идет вкривь и вкось. Вебер, предатель, своим поджогом хотел подложить ему свинью. Но он действовал самовольно, это легко доказать. Нойбауэра в тот вечер вообще не было в лагере. Он обо всем по телефону узнал. И все-таки чертовски неприятная история, и как раз сейчас. А потом Альфред, еще один предатель. Просто не приехал. Оставил Нойбауэра без машины, когда тот в последнюю минуту надумал бежать. Войска уже отступили, не в леса же уходить, в самом деле? Вот он и спрятался у себя в саду. Думал, уж тут-то никто его искать не будет. Успел даже наскоро сбрить гитлеровские усики-щеточку. Альфред, подлец!
— Садитесь сюда! — распорядился капрал, указывая на сиденье.
Нойбауэр забрался в машину. «Очевидно, это то, что у них называется джипом», — мелькнуло у него. Нет, не скажешь, что они нелюбезны. Скорее, корректны. Один, наверно, американский немец. Что-то он слышал про немецких собратьев за рубежом. Есть даже вроде какой-то союз.
— А вы хорошо говорите по-немецки, — осторожно начал он.
— Еще бы, — холодно отозвался капрал. — Я из Франкфурта.
— Ах, вот как… — проронил Нойбауэр. Нет, похоже, сегодня и впрямь чертовски неудачный день. Еще и кроликов украли. Он как зашел, сразу увидел: все клетки настежь. Дурное предзнаменование. Уже, наверно, какая-нибудь шпана на костре жарит.
Ворота лагеря стояли нараспашку. С бараков свисали самодельные, наспех сшитые флаги. Большой репродуктор передавал объявления. Один из грузовиков уже вернулся, нагруженный бидонами с молоком. На улицах и дорожках кишмя кишели заключенные.
Джип, в котором доставили Нойбауэра, остановился у комендатуры. Около крыльца стоял американский полковник в окружении нескольких офицеров и отдавал указания. Нойбауэр вылез, одернул китель и подошел:
— Оберштурмбанфюрер Нойбауэр. Прибыл в ваше распоряжение.
Он взял под козырек, по-фашистски салютовать не стал. Полковник взглянул на капрала. Тот перевел.
— Is this the son of a bitch? [12] — спросил полковник.
— Yes, Sir. [13]
— Put him to work over there. Shoot him, if he makes a false move. [14]
Нойбауэр напряженно вслушивался.
— Живо! — скомандовал капрал. — Работать. Трупы убирать.
Нойбауэр все еще на что-то надеялся.
12
Это и есть тот самый сукин сын? (англ.)
13
— Да,
14
Отправьте его на работы. При первом же подозрительном движении стреляйте (англ.).
— Я офицер, — залепетал он. — В ранге полковника.
— Тем хуже.
— У меня есть свидетели! Я был гуманен! Людей спросите!
— Полагаю, нам понадобится несколько человек охраны, чтобы эти люди не разорвали вас в клочья, — ответил капрал. — Лично меня бы это устроило. Вперед, марш!
Нойбауэр бросил взгляд на полковника. Но тот на него уже не смотрел. Он отвернулся. Двое солдат конвоировали Нойбауэра с флангов, третий шел сзади.
Уже через несколько шагов его узнали. Трое американцев расправили плечи. Они ждали, что сейчас на них бросятся, и плотнее сомкнулись вокруг Нойбауэра. Того прошиб пот. Он смотрел прямо перед собой и шел так, словно и хотел бы идти медленней, но не может.
Но ничего не случилось. Заключенные просто стояли и смотрели на Нойбауэра. Они не бросались на него, они даже освобождали для него проход. Ни один не подошел. Ни один ничего не сказал. Ни один не крикнул. Никто не швырнул в него камня. Не хрястнул дубиной. Они только смотрели на него. Образовали живой коридор, и весь неблизкий путь до Малого лагеря не спускали с него глаз.
Сперва Нойбауэр облегченно перевел дух, но потом начал потеть пуще прежнего. Он что-то бормотал себе под нос. Он не поднимал глаз, но чувствовал на себе эти взгляды. Он ощущал их на себе, как бессчетное число глазков на необъятной тюремной двери — словно его уже посадили и тысячи глаз наблюдают за ним холодно и пристально.
Ему делалось все жарче. Он пошел быстрей. Но глаза его не отпускали. Их жжение становилось все нестерпимей. Он чувствовал их всей кожей. Они были как пиявки, что сосут его кровь. Он встряхнулся. Но они не стряхивались. Они проникали под кожу. Они уже прогрызали вены.
— Я же ничего… — бормотал он. — Только долг… Ничего… Всегда был… Что им от меня надо?
Он весь взмок, когда они дошли до того места, где прежде стоял двадцать второй барак. Шестеро пойманных эсэсовцев уже работали здесь в одной команде с десятниками и надзирателями. Неподалеку стояли американские солдаты с маленькими, будто игрушечными, автоматами.
Нойбауэр встал как вкопанный. Перед ним лежало на земле множество черных, обгорелых скелетов.
— А это… что такое?
— Не прикидывайтесь дурачком, — с яростью процедил капрал. — Это барак, который вы подожгли. Там еще по меньшей мере тридцать мертвецов. А ну, живо! Идите выгребать кости!
— Я… я этого не приказывал…
— Разумеется, нет.
— Меня здесь не было. Я ничего об этом не знал. Это другие, самовольно…
— Ну разумеется. Всегда только другие. А те, что тут подохли за все эти годы, с ними как? Или это тоже не вы?
— Так то был приказ. Долг.
Капрал повернулся к стоявшему рядом солдату.
— В ближайшие годы две фразы нам придется слышать здесь чаще других: «Я действовал по приказу» и «Я ничего не знал».
Нойбауэр его не слушал.
— Я делал все, что в моих силах…
— А это, — сказал капрал с горечью, — будет третья! Хватит! — рявкнул он вдруг. — Принимайтесь за работу! Выносите мертвых! Или вы думаете, мне легко не расквасить вам физиономию?
Нойбауэр нагнулся и начал неуверенно рыться в развалинах.