Искушение

Комарова Инна Даниловна

Прощание с детством

Я вернулась домой. Не откладывая в долгий ящик, перебирая вещи, стала укладывать поклажу.

— Поеду к Васильку. А там как Бог даст… — приняла я решение.

Каждая вещичка напоминала мне какие-то события. К ним родители готовились загодя, отбирали подарки так, чтобы они остались в памяти навсегда. Матушка выжидала, когда я усну, тихонечко пробиралась к моей постели и укладывала сюрприз рядом со мной. Вспомнилось, и так сердечко сжалось. Присела на мгновение, обвела взглядом свою комнату.

«Господи, здесь я была такой счастливой. Мой любимый дом — детская обитель, колыбель

моя. В этом доме я появилась на свет, няня рассказывала, что роды у матушки были тяжёлыми, но, слава Богу, обошлось — она справилась. Здесь я училась ходить, поминутно падая и горько плача. Именно в этом доме я произнесла своё первое “ма-ма-ма “. Тут забавы перекликались с шалостями, проказами, баловством. В этом доме меня окружали необыкновенные люди, для которых благополучие самых близких считалось делом первостепенным. Я это усвоила с той самой поры, как научилась понимать всё, что происходило на моих глазах. И даже то, что пряталось за стеной родительской спальни. По воскресеньям мы с матушкой и сестрицей ходили на службу. А вот до литургии я ранёхонько забиралась к матушке под бочок, она обнимала меня, и мы секретничали. Там или в редкие часы досуга на прогулках матушка с отцом обсуждали самые насущные вопросы. Но мне каким-то странным образом передавался трепет их отношений и желание превратить жизнь детей в праздник. В этом доме никто и никогда не повышал голос, даже слуги старались соответствовать матушке и отцу. Мир и божья благодать царили в нём. Здесь я многому научилась».

Вдали послышалось пение, то крестьянки, пропалывая землю, затянули хороводную:

«Миленький, ты мой,

Возьми меня с собой,

Там, в краю далёком,

Буду тебе женой…»

Няня не любила эту песню. Говорила, что она очень грустная, напоминала ей юность.

Вспомнилось, как с соседскими мальчишками бегали в рощу мимо крестьянских домов и собирали чёрную, крупную, мясистую шелковицу. Ягоды — загляденье, с пупырышками, сочные и необыкновенно сладкие. Объедалась ею. Перемазанная от ушей до кончиков пальцев, я возвращалась домой. Няня сердилась и брюзжала долго, заставляла мыться. А я не любила. Агаша ставила на закрытой веранде корытце и поливала меня, приговаривая:

— Вот, так на человека станете похожи. А то — замарашка. Укутывала меня в простыню и несла в дом.

— Быстро переодеваться! Барышне не пристало вести себя, как крестьянским детям. Что скажет ваш батюшка, когда вернётся?

А я хихикала в ответ, мне было весело. Шелковица такая спелая, сладкая, сочная, необыкновенно вкусная, её сок на губах тонкой плёнкой подсыхал, я поминутно облизывалась. Какое непередаваемое послевкусие оставалось и услаждало душу! Настроение было превосходное. После этого обедать не хотелось. А няня бурчала:

— Гляньте-ка, что делает — не ест, возит вилкой по тарелке, размазывает, слыханное ли дело, нехорошо это, барышня.

«Господи, здесь я была такой счастливой. Какое чудное и незабываемое время осталось за плечами. Будет ли в моей жизни когда-нибудь что-нибудь подобное?» — Печаль заполонила душу и грузом сдавила, не было спасения от неё.

Я укладывала вещи, а мысли непрерывным потоком пробивали голову, барабаня, как дождь по крыше: «Мне предстоит научиться жить иначе. Привыкнуть к факту, что никогда больше я не услышу, как отец под настроение задушевно читает

стихи матушке, а она ему в ответ подплывает лебёдушкой к роялю и исполняет один из любимых своих романсов. Мне предстоит ко многому привыкнуть. И всё же я верю, что придёт день и час, вновь вернусь в свою детскую обитель, где и поныне живёт дух нашей большой семьи. И даже если мне суждено весь век провести в одиночестве, хотела бы скоротать его в нашем имении». — Мой взгляд перескочил на другую полку шифоньера и натолкнулся на куколку.

«Батюшки, моя Танюша, старушечка из папье-маше. Не может быть. Сколько раз я беспощадно выдёргивала ей руки, изучая, откуда они растут, и следом начинала громко плакать, сопереживая куколке. Плотник Степан вставлял руки на место, приговаривая:

— Барышня, вы сделали своей подружке очень больно.

Отец, услыхав его слова, подхватывал и хвалил:

— Молодец, Степан, правду говоришь. Ниночка, учись дарить радость, боль и без тебя найдётся, кому причинить».

Я подошла к полке с книгами.

«Мои любимые сказки, матушка на ночь мне их читала. А вот эту книгу, — достала толстый потрёпанный том, — я прочитала тайком от родимой. В ней герой так сладко целовал героиню, что я краснела от макушки и до пяточек. А ещё…» — Я что-то вспомнила, но няня прервала моё уединение.

— Барышня, вы собираетесь в дорогу?

— Да, Агаша.

— Надолго покидаете нас?

— Не знаю. Погощу у Софьи Гавриловны. С Васильком наметили заняться поиском человека, из-за которого отец погиб.

— Что вы надумали? — переполошилась няня. — Выбросите из головы, не то не пущу.

— Будет тебе, Агаша. Я еще здесь. И там не одна буду, с Васильком.

— Знаю вас, и братца вашего знаю. Оба горячие. Чего доброго, задумаете ерунду этакую, а мне бессонные ночи коротать.

— Уговорила. Успокойся, Агаша. Погощу и вернусь, — слукавила я.

— Так-то лучше, барышня, Нина Андреевна. А что, крёстная не предлагала остаться в монастыре пожить немного? Она-то не позволила бы вам дурью этакой маяться.

— Нет. Сказала, что моё место в миру, в привычной обстановке.

— Правильно рассудила. Умная она у вас.

Няня приложила руку к губам и задумалась. Её лицо помрачнело.

— Боялась, останетесь там навсегда. Что я без вас делать буду? Пропаду от тоски.

— Видишь, вернулась живая и невредимая. Брось причитать понапрасну. Ну что ты пригорюнилась? — Я обняла Агашу.

— Побаиваюсь я затворнической жизни. Люди сказывали, что послушницы от тоски руки на себя накладывали. Топились, русалками становились или превращались в фей и жили в чащах лесных, зазывая юнцов. Завлекали их, и они оттуда не возвращались, — почти шёпотом договорила няня, будто открывала мне большой секрет.

— О Господи! Это ж кто такое сказывал? Ерунду говорят, и не стыдно тебе за ними повторять, выдумки всё это.

— Невестка — жена брата из деревни приезжала, она и сказывала.

— Неправду говорит твоя родственница. Выдумки всё это, — повысила я голос. — Наталья Серафимовна настоятельницей в том монастыре служит, ничего такого не рассказывала. Она бы точно знала.

— Барышня, вы не забывайте свой дом, возвращайтесь. Не то помру без вас с горя. Вашу матушку, царствие небесное, очень любила, поныне не сплю ночами, всё видится, что она здесь.